Взлетная полоса

И, позабыв, что собиралась использовать блондинку как мостик к отцу, Варя измышляла планы мести. Картины расправы с ненавистной красавицей вставали перед глазами так отчетливо, словно девушка смотрела по внутреннему телевизору крутой боевик. Варя больше не сдерживалась: все напряжение изнурительного дня выплеснулось в виде этого фильма, в котором Варя играла роль мстительницы, а блондинка – роль покорной беспомощной куклы. Когда Варя очнулась от этих душных грез, она на какую-то секунду понадеялась, что они помогли ей разрядиться, прийти в себя… Ничего подобного: стало не легче, а тяжелее. Будто она взяла нож, чтобы сделать больно своей врагине, но вместо этого сама порезалась…

«Это неважно, что я с ней сделаю при встрече… и что я ей скажу… Может, не стану говорить и делать ей ничего плохого, но мне надо выяснить, где сейчас папа, поговорить с ним… Ради этого блондинку в вишневом платье непременно стоит отыскать. Непременно».

Решение слегка приободрило Варю: по крайней мере, лучше действовать, пусть даже с невеликими шансами на успех, чем сидеть сиднем и бесконечно пережевывать свои горести. «Папочка, как ты мог? – передразнила она недавнюю себя. – Вот блондинка отыщется, и выяснится, как ты мог!» Нельзя сказать, что Варя повеселела, но к ней почти вернулось нормальное, ровное расположение духа. Ее даже потянуло к письменному столу, где коротали свое скорбное одиночество учебные пособия для поступающих в медвуз… Но, взглянув на настенные часы в виде скошенного белого ромба, украшающие стену, Варя поняла, что на сегодня учеба отменяется: начало второго ночи! В ее размеренной жизни такие затянувшиеся бдения были экстраординарной редкостью. Ох уж эти долгие летние вечера, незаметно время пролетело… И она как-то не заметила, когда мама, доварив суп, легла за стеной спать… Стремительно раздевшись (по летней жаре это не отняло и двух минут), Варя выключила в своей комнате свет и на ощупь нырнула под простыню. «Спать, спать, спать», – принялась убаюкивать она себя, чтобы к неприятностям днем не добавилась бессонница ночью, – и вправду быстро отплыла туда, где ее должна была ожидать передышка от всех бед. Мозг Вари требовал покоя, и она надеялась по крайней мере избежать тревожащих сновидений.

Ей приснился на редкость чистый и светлый, пронизанный солнцем детства сон, в котором они с папой шли по аллеям того давнего, неизменившегося парка: папа держал ее за руку, только Варя была не маленькой девочкой в коротком платьице и сандаликах, а такой, как сейчас. Какая-то часть психики, бодрствующая даже во сне, подсказывала Варе, что всего этого нет, что сейчас она проснется и все исчезнет. Это красивая иллюзия… «Пусть, – мысленно отвечала Варя, физически ощущая на коже солнечное тепло, – лишь бы подольше не просыпаться». Папа молчал, но между ними царило такое внесловесное, телесное взаимопонимание, которое бывает между родителями и детьми только во сне или когда дети совсем маленькие и несмышленые. Как это часто случается в управляемом сновидении, Варя предвидела, что вскоре повторится давний случай: на асфальтовую дорожку перед ними выползет слизняк, и папа снова не позволит дочери его раздавить… Но слизняк все не выползал, хотя зелень по обеим сторонам дорожки, казалось, кишела невидимыми мелкими существами. Предупрежденная памятью, Варя бдительно смотрела под ноги и, заметив издалека что-то небольшое, продолговатое, коричневое, испустила короткий нечленораздельный вопль. Но это продолговатое не было слизняком… С холодеющими пальцами, с останавливающимся сердцем, Варя расширенными от ужаса глазами уставилась на то, что старалось пересечь дорожку. Это был самолетик – миниатюрный, размером с папин указательный палец, но настоящий, точь-в-точь как те, которые взмывали в небо на аэродроме, где работает папа. Этот самолетик взлететь не мог, наверное, у него были повреждены важные части системы управления, и он медленно катился на микроскопических, еле видимых шасси, стараясь поскорее добраться из одних зарослей до других. Варя каким-то провидческим образом осознавала, что открытое пространство асфальта казалось опасным тому летчику, который, будучи замкнут в кабине, изнывал от страха и тоски… и, наверное, не только от этого… За самолетиком, в точности как за тем давнишним слизняком, тянулся след, только не стеклянистый, не вязкий, а жидкий, казавшийся на асфальте черным…

Варя вся превратилась в зрение. Ей уже было безразлично, сон это или не совсем сон: она знала, что происходит что-то фатальное. Плотный кошмар заключил ее в своей ледяной, посреди лета, глыбе, не позволяя шевельнуться, позвать на помощь… Но как же папа, он ведь все видит? Почему он не придет на выручку? Разве он не хочет спасти летчика?