Взлетная полоса

В вагоне дятлом застучала машинка, людей вызывали к Томилину по одному. Внешне вроде бы товарищеские собеседования, по сути — допрос с пристрастием. Люди повалили к Глазунову с возмущением: «Чего пытают? Воевали как умели!» Глазунов ничего не отвечал, следил за комиссией со стороны, не вмешивался. Собрал партячейку, сказал только одно: «Это всем нам испытание на будущую жизнь, мужики! Будем держаться!»

Из пилотов в комиссии был знаменитый Влынский, квадратный, могучий, похожий на кузнеца человек. В день, когда надо было проверять летный состав на технику пилотирования, Томилин сказал громко:

— Товарищ Влынский, пилотаж — это ваши функции! Я только зритель!

Для пилотажа подготовили самую лучшую машину — двухместный трофейный «де-хэвиленд». Глазунов возился со всеми мотористами всю ночь; поснимали с остальных аппаратов все более или менее целое.

Выкатили из палатки, как только сошла роса, протерли, смазали, подтянули все, что поддавалось усилиям, прогрели мотор, переглянулись, довольные: самолет подрагивал от нетерпения, мотор гудел ровно и звонко.

Комиссия пришла после завтрака. В преддверии испытания Нил Семеныч послал моториста Мамыкина в городок, отдав ему свои часы, и тот на них выменял индюка. Завтракала комиссия индюшатиной. Глазунов рассудил просто: на сытый желудок будут поснисходительней.

Комиссия уселась за приготовленный стол, пошепталась, пошелестела бумажками. Все три пилота отряда стояли чуть в стороне, перекуривали. Остальные расположились кто где мог, даже на крышах теплушек ремонтной летучки сидели.

— Начнем, что ли? — позвал Влынский.

Леон выструнился, прошагал к столу, козырнул и доложил без обычных выкрутасов, что военлеты вверенного ему отдельного авиационного отряда к полетам готовы. Влынский с сочувствием оглядел затертую до белизны кожаную куртку Леона, без всяких знаков различия, подшитые на коленях суконными латками, не в цвет галифе, заправленные в короткие сапоги с обрезанными для удобства голенищами, суконный самодельный авиашлем, на котором блестела вырезанная из снарядной гильзы мотористами звездочка, и сказал:

— Слышь, командир, что это вы как беспризорники? Вы хоть летные комбинезоны получали?

— Не удостоены, — важно ответил Леон.

— Всему свое время, — понимающе заметил один из членов комиссии.

— Разрешите приступать? — холодно осведомился Леон.

— Валяйте… — благодушно разрешил Влынский. Он сам хотел полетать, уже договорился о том, что после экзамена Свентицкий даст ему машину, и был настроен весело. — Кто первый?

— Военлет Панин! Афанасий Кузьмич! — отступил на шаг Свентицкий.

Вперед шагнул бледный от волнения коренастый паренек с круглыми кошачьими глазами.

— К полету готов! — громко крикнул он.

Влынский поморщился:

— Не глухие… Особенно не лихачь! Взлет, «коробочка», посадка! Этого достаточно!

Мотор на «де-хэвиленде» был хорошо прогрет, ревел басом, из широких патрубков хлестало голубое пламя. Его покатили на старт. Мотористы запоздало потащили вслед засыпанный наполовину мешок с песком, для лучшей центровки, всунули груз в заднюю кабину.

Члены комиссии следили за событиями издали, Томилин подал им бинокль. Глазунов смотрел на пилота с тревогой. Афанасия лихорадило, зуб на зуб от нервной дрожи не попадал. Он кружил вокруг самолета как заведенный, зачем-то усиленно стучал по противокапотажной лыже, торчавшей под носом аэроплана. Леон сочувственно протянул ему свои перчатки с крагами.

Глазунов сказал:

— Да не колотись ты, Афонь, как заячий хвост! Полет же проще пареной репы!

Тот согласно кивнул, шустро влез в кабину. Целлулоидные очки на его авиакаске запотели, он протер их перчаткой, надвинул на глаза. Мотор истошно взвыл. Током воздуха с Глазунова сбило фуражку, и он побежал по полю, стараясь наступить на нее ногой. Леон, бледнея, сделал нетерпеливый жест: что, мол, сидишь на старте? Пора!

Самолет покатил, упруго стукнув колесами, оторвался…

Нил Семеныч и Свентицкий в небо, чтобы не сглазить, не глядели. Пошли к столу комиссии. Томилин внимательно смотрел в бинокль. Влынский одобрительно покрякивал.

Темный крест чертил в осеннем небе безукоризненно четкие линии, разворачивался «на пятке», рисовал над аэродромом «коробочку».

— На виражах силен… — не выдержал Свентицкий.

Томилин посмотрел на него, но ничего не сказал. Лицо у него было бесстрастно-усталое.

— А я хорошего пилота даже по тому, как он борщ ест, угадаю! — сказал Влынский. — Молодец парнишка!

Приземлился Афанасий не без форса, выпрыгнул из машины, подбежал, сказал счастливо:

— Разрешите получить замечания?

— Какие там замечания!.. — пробасил Влынский. — Следующий…

— Минуточку! — остановил его Томилин, полистав свои записи. — У меня вопрос к красвоенлету Панину: каким учебным заведением или полномочной комиссией вы аттестованы на звание пилота?