Взлетная полоса

«Странно, — думал Томилин. — Почему именно так изувечило лодку? По всему ясно, что после таких повреждений самолет должен был затонуть. А он остался на плаву. Что его удержало? Жабры? Воздух в отсеках? И почему он вообще не опрокинулся вверх дном?» Томилин шагнул к кабине. Подушки сидений уже вынули, были видны рулевые тросы и ролики. Приборный щит сдвинут от удара назад, стекла приборов полопались, осколки их усеивали кабину. Пусковое магнето висело на проводах, и Томилин оценил это: оставили все, как есть, чтобы представить общую картину аварии.

Комдив присел у пролома в носовой части амфибии и внимательно смотрел внутрь.

— Так в чем, собственно, причина? — спросил он, повернувшись к Томилину.

— Для меня уже все ясно! — вместо Томилина ответил Кучеров, распустив галстук.

— Вы знаете, на чем они взвешивали перед сборкой отдельные части и детали этого сооружения? На амбарных весах с местной мельницы! С точностью плюс-минус полпуда! Вот и результат. Да вы сами смотрите: приборная доска должна весить по проекту три кило, а здесь даже по виду все десять. Верхние крылья рассчитаны на сто килограммов, а здесь, я убежден, гораздо больше! По килограммчику набрали — с разных мест — вот лодка и весит вместо положенных шестисот целую тонну. А движочек-то и не тянет.

Комдив потрогал ладонью обшивку, быстро спросил:

— Думаете, перетяжелили? В этом причина?

Томилин молчал, хотя Коняев пытливо поглядывал на него, ожидая ответа. В разговор опять вмешался Кучеров. Полистав свой блокнот с записями, он уверенно заявил:

— Это следствие технологической безграмотности, товарищ комдив! А причина заложена в самом сыром, недоработанном, можно сказать, наивном проекте. Я не понимаю, куда смотрели работники ЦАГИ, но лично мне уже совершенно ясно, что товарищем Щепкиным и его шумным коллегой… Дядькин, кажется, его фамилия?

— Теткин, — уточнил Коняев невозмутимо.

— Да, да, — поправился Кучеров. — Совершенно верно. Так вот, этими уважаемыми товарищами избрана явно нелепая схема сего летательного аппарата. Попытка добиться того, чтобы у них была не просто летающая морская лодка, но именно амфибия, комбинация гидроплана и сухопутного самолета, привела к громоздкой конфигурации фюзеляжа. Совершенно неточно определено место расположения реданного уступа — отсюда ее неустойчивость. Впрочем, к чему лишние слова? В моей записке я представлю совершенно точные расчеты. Язык цифр, мне кажется, неопровержим!

— Ладно, — спокойно согласился Коняев. — Но почему все-таки самолет упал? И именно так, что весь перед вдрызг? До взлета шло все вполне нормально.

— Этот самолет взлететь не мог, — сказал Кучеров. — И хвала аллаху, что испытывать его начали на водах. Если бы на суше, мы бы с вами сейчас имели два красных гроба…

Коняев поправил рубашку-апаш так, будто гимнастерку хотел загнать под ремень, пригладил хохолок жесткой ладонью и уставился на Кучерова так, словно ожидал приговор самому себе:

— А чему вы, собственно говоря, радуетесь, товарищ профессор? Я же не дурак, чую — в большом вы удовольствии! С чего бы это, а?

Кучеров смешался было на миг, но тотчас же с вызовом задрал бородку и загремел:

— Да! Я радуюсь! Потому что это жестокий, но яркий урок! Для всех нас! Ибо и я, и Юлий Викторович — мы предупреждали!

— Ладно, ладно, — пробурчал, вздохнув, Коняев. — Предупреждать — это мы научились. Дело не в этом. Армии и флоту нужна такая машина. А теперь так выходит, что ее нет. И даже в чертеже не было? Как же так?

— Чертить можно по-разному, — довольно хмыкнул Кучеров. — Проекты созидать тоже.

Он мельком глянул на Томилина. Тот стоял по-прежнему в стороне, отрешенно смотрел на беленую стенку цеха, будто и не слышал разговора. На стене оставались полузатертые, черные колонки цифр от мелка. Он присмотрелся и о удивлением разобрал, что это просто школьная таблица умножения.

— Ликбезничают здесь, — пояснил Коняев.

— Ну, вот видите, — невесело вздохнул Кучеров. — И в таких условиях, в таком месте, такими руками — и самолет! Здесь телегу строить и то глупо, — подвел итог Кучеров.

— А где — не глупо? — встрепенулся комдив.

— Да вот хотя бы в КБ у Юлия Викторовича! — охотно подсказал Кучеров. — Превосходно оборудованное предприятие. Высочайшая точность. Концентрация мозговых усилий. Европейский класс! Пожалуй, даже эту колымагу можно было бы там довести до ума. Естественно, отстранив здешних недоучек и тщательным образом пересмотрев проект.

— Юлий Викторович! Каково ваше мнение? — уже решительно подступил к Томилину Коняев.

Тот долго рылся в карманах, вынул кисет, набил трубку, походил по цеху.

— Мне бы хотелось еще раз осмотреть машину, — наконец спокойно сказал он. — Подумаю, Никита Иванович! Побуду здесь, как говорится, «тет-а-тет». К вечеру дам точный ответ.

Кучеров недовольно засопел, удивленно посмотрел на Томилина. Что это с ним? Кажется, он, Кучеров, сделал все, чтобы подготовить быстрый и ясный ответ. Машину надо немедленно брать в свои руки, это и ежу ясно.

— Вам виднее, — согласился Коняев и пошел к выходу.

— Оставьте меня пока, — попросил Томилин Кучерова.