Взлом сияния

Вацлав никогда меня не передавал. Как старику, наверное, страшно наблюдать за идеальным существом, которое много лет остается таким, каким был он в 21 год. Прекрасный возраст, всегда говорил Вацлав. Мысли свежи, и смелости достаточно для реализации идей. И все же горечь рассуждений не прервала удивительный процесс в моем теле. К щекам подобрался жар, ноги гудели от неподвластной разуму тряски, а дыхание сбилось. Легкие наполнились невыносимой желчью, которую можно было побороть, как тогда казалось, одним способом.

Я сорвался с места и побежал в сторону парочки. Под ногами вился вихрь пыли – так быстро перебирал ногами. Из ноздрей вырывался горячий воздух, и не хотелось останавливаться – мчался так свирепо и жадно, будто от скорости зависели жизни. Подбежав к ребятам, схватил высокого белобрысого парня за воротник, отутюженный наверняка еще одной бездушной машиной. Потянул самодовольное рыло к себе и увидел глаза – очень близко. Никогда в жизни ни на кого не смотрел с такого расстояния. От хулиганской ухмылки не осталось и следа. Я душил испуганного мальчишку его же воротником, пока в изумленных глазах сверкали слезы.

Парень из страха ничего не говорил, а я молчал, поскольку злился. В голове проносились разные мысли. Хотелось ударить мальца и объяснить ему, что ни к кому нельзя относиться как к вещи. Затем я задумался о последствиях содеянного. Утиль, перезапуск, новая сборка. Части распродадут на куски для новых дешевых люджетов. Что я наделал? Перешел грань, к которой и близко никто и никогда не подходил.

– Убери от него руки, – за спиной громом раздался холодный и даже металлический голос Вацлава. По коже пробежалась ледяная струя.

Внезапно осознание реальности оказалось до безумия острым. Надо мной висело тело пацана – корчился в муках от жгучей боли в горле и попытках выбраться из цепких пальцев андроида. В углу забился второй мальчишка, прятал голову между коленями. Поодаль пялилась толпа очарованных хаосом людей. Стояли молча, поскольку изучали, пытались ухватиться за чувства, бурлящие в венах у нас троих. Говорил только Вацлав. Приказал отпустить парня. Кулаки я тут же разжал. Сказал обернуться. Выполнил указание, взглянуть в глаза пользователю не смог. Но пришлось, так как следующим приказом Вацлава стало требование посмотреть в глаза. Сердце не колотилось, а вырывалось из груди. Коленки стучали друг о друга, а в горле наступила засуха. Столько чувств. И все мне одному?

Указательным пальцем Вацлав показал на участок пола перед собой. Затем тихо приказал встать на колени. Я чуть помедлил, но выполнил указание. Понимал, что будет дальше, но не хотел признавать. Однако нежелание считаться с рассудком не остановило процесс – Вацлав вытащил из кармана маленький металлический куб, который после легкого прикосновения большим пальцем разложился в длинный прут. Старик глубоко вздохнул, поднял прут над головой, и тогда я понес первое в жизни телесное наказание.

Первый удар пришелся в щеку – в этом участке особенно чувствительная и мягкая ткань. Полученная травма вряд ли затянется полностью – даже после тщательной регенерации останется шрам. Второй – в макушку – повалил на пол. Лежал на полу и смотрел в толпу. Заглянул в глаза маленькой девочке. Ребенок диву давался от яркого зрелища. Третьим рывком Вацлав хлестнул по руке, пока на пол с щеки текла зеленая жижа. Кто-то в толпе назвал жидкость гнилью, которой являются люджеты. Другой человек слезно кричал о том, что цвет означает жизнь и остатки здравого в обществе людей.

Четвертый удар, по грудной клетке, привел к отключке. Наступила тьма. Из приглушенного гула я попытался выдернуть отдельные фразы. Но разобраться в потоке споров и грязи не получилось. Зато оборвался шум так же быстро, как и начался.

Из файлов памяти выползли картинки. Старик делал так прежде, просто позаботился о том, чтобы все забылось. Но стереть воспоминания бесследно нельзя. Тогда я тоже стоял на коленях, но дома. Вацлав предстал в облаке почти полностью обнаженным. В руках держал черную дубинку. На лице застыла расплывчатая улыбка, поглощенная ослепляющим безумием. А я стонал и дрожал. Мне неприятно и даже мерзко погружаться в воспоминания о том, что происходило дальше. И именно тогда впервые задумался о том, почему Вацлав держит меня слишком долго. Многие пользователи меняют люджетов. Почему не он? Почему я?

– Все должны видеть, что случается с такими, как ты. Просто не оставил мне выбора, – тонкий голос пронзал оглушающий гул толпы, – зря тебя туда повел. Зря. Но ничего, все будет хорошо. Скоро вернемся домой.

Глава 4

Нельзя забывать. Нужно помнить все – до мельчайших подробностей. Должен заставить себя проснуться, ухватиться за воспоминания и запрятать их там, куда нельзя добраться.

Смог, пробудился.