Взломанное будущее

Дядя Женя убирает телефон от уха, достаёт бутылку молока, держит её в левой руке, словно сравнивая размер бутылки с размером телефона. Потом нажимает клавишу отбоя, не попрощавшись, и начинает поить меня молоком. От молока меня уже тошнит. Я вообще не знаю, кто доверил меня дяде Жене. Пару лет назад, когда он ещё не был параноиком, но деньги ему уже свалились, он заявил семье, что уезжает прямо завтра, что забирает с собой Тошу и что настоящий русский должен жить в Таиланде. Именно в таком порядке. Я, стало быть, тоже настоящий русский, по его мнению. Спасибо. Когда моя мать начала возмущаться, её просто вытолкали из комнаты, так что дядю Женю уговаривала остаться его дочь – в одиночку. Её муж только хихикал, сидя на краешке дивана, и скручивал автомобильный журнал в трубочку.

Вот и я думаю: хороша семейка. На самом деле жить с дядей Женей не так уж и плохо. У нас тихо. Особенно сейчас. Раньше к нам ходили местные проститутки – на ночь или на пару часов. Раньше дядя Женя ходил по вторникам в паб – пить виски и болтать с мужиками. Потом он перевёл часть денег на счёт, которым управляет с телефона, и телефон теперь всегда висит у него на шее. Чтобы отправить команду на перевод денег, заверяет дядь Женю тупица из банка, нужно поднести телефон к другому устройству хотя бы на двадцать сантиметров. С того дня дядя Женя очень неохотно приближается хоть к кому-нибудь на расстояние вытянутой руки. Ругается с соседом через забор, ездит в супермаркет на машине – за час до закрытия. И редко стрижётся. Его длинные, седые, полупрозрачные волосы стали похожи на чесночную шелуху. Пахнет от него в последнее время, кстати, тоже чесноком, но чаще – виски. Перед попойкой он запирает весь дом, и когда на столе вырастают башенки пустых баночек из-под содовой, похожие на город из фантастического фильма, он падает в кресло и негромко смеётся. Иногда подползает ко мне на коленях и говорит:

– Можно напиться и быть счастливым. И без денег. Но с деньгами ведь всё равно куда больше счастья?

И смеётся. Я морщусь и ухожу с дивана. Мы потом долго не разговариваем. Даже не знаю, может ли его ещё кто-то выносить, кроме меня. Тайскую женщину он к себе в дом и сам не пустит, а все нетайские быстро свихнутся, потому что будут понимать, что он говорит. У нас хотела поселиться его дочь. Она даже прилетала, проделала те самые героические пятнадцать часов в самолёте. На её беду к тому времени дядя Женя уже перевёл кучу денег на телефон, а телефон навечно повис в чехле на его шее. Он встречал её у двери дома, морщась от бьющего в глаза настырного солнца. Когда его дочь подошла к нему и попыталась его обнять, он отстранился. Клочок сахарной ваты – её волосы – вопросительно замер в воздухе, а потом уплыл по направлению к чугунным воротам. Она уехала. С тех пор мы видим её только в компьютере, и мне кажется, до конца жизни она так и останется для него набором цветных пятен на мониторе.

«Ты опять залезал на крышу, папа? Когда ты позвонишь брату, папа?»

Да, иногда ему кажется, что на одном из растущих вплотную к дому деревьев кто-то сидит. У пальм очень гладкие стволы, но наверху густая, тёмная, что-то наверняка в себе таящая, как плотно набитое дождём грозовое облако, зелень. Кто в ней сидит? Выходи, я тебя видел. Ты там, с антенной и аппаратурой, ловишь мой вай-фай, влезаешь в мою домашнюю сетку. Ты подглядел мой пароль в подзорную трубу, а когда я его сменил, запершись в ванной, ты взломал механизм шифрования, потому что ни один из них недостаточно стоек. Я читал, я знаю. Это из-за тебя у меня иногда подтормаживает Интернет. Это из-за тебя иногда запинается песня, которую я проигрываю с домашнего сервера. Из-за тебя хрустит головкой мой жёсткий диск, когда я с него ничего не копирую. Кто-то лишний в моей сети.

Дядя Женя выдёргивает роутер из розетки, умерщвляя вай-фай, и лезет на крышу с биноклем, чтобы увидеть слезающего с пальмы человека. Берёт ружьё и ходит с ним по пригорку. Одинокая скованная фигурка, как будто несущая драгоценное яблоко, зажатое где-то внутри, между внутренним органом, отвечающим за страх, и органом, отвечающим за осторожность. И если дядя Женя расправит плечи, то яблоко непременно выскользнет и упадёт, укатится, пропадёт, а дядя Женя вернётся в Москву, на Девятую Парковую, где дочь, где курят в подъезде, где бутылку нельзя оставлять на столе и надо отвечать на очень сложные вопросы именно тогда, когда этого страшно не хочется. Например: «Ты наденешь серую майку или белую, а серую мне постирать?»

– Свобода, – говорит дядя Женя, когда трезвый, – это когда ты предоставлен самому себе. Когда от тебя ничего не требуют окружающие. Деньги – это то, что ты можешь дать окружающим. Вместо себя. Иначе они будут требовать тебя.