А день обещал быть хорошим. На востоке темные тучи еще скрывали восходящее солнце. Но на западе небо было чисто. Ветер, обычно дующий оттуда, гнал вчерашнюю непогоду на Атлантику, и над Гудзоном уже голубело.
Выпив еще одну чашку кофе, я устроился в самом удобном кресле с телефоном в одной руке и справочником – в другой. Я бросил грустный взгляд на свою Мортонову ногу и начал звонить.
Первым мои пальцы набрали номер Американского нумизматического общества (АНО), располагающегося в четырех милях к северу от моего дома, на пересечении Бродвея и Сто пятьдесят шестой улицы. Подошедшему к телефону дежурному я представился Джеймсом Клэвином из «Нью-Йорк таймс» и сказал, что готовлю статью о никеле с головой статуи Свободы чеканки 1913 года. Не мог бы он сообщить кое-какие сведения относительно этой монеты? Верно ли, что сохранилось всего пять экземпляров этого пятицентовика? Известно ли, где они находятся в настоящее время? Может быть, он случайно знает, когда последний раз продавался и покупался такой никель и за какую цену?
Редкий человек откажется пойти навстречу прессе. Назовите себя журналистом и смело закидывайте собеседника кучей каверзных вопросов и затруднительных просьб. Единственное, о чем люди просят взамен, – чтобы вы правильно указали их имя. Служащий, с которым я разговаривал, некий мистер Скеффингтон, сказал, что ему нужно кое-что уточнить, и предложил перезвонить через несколько минут. Я сказал, что ничего, пусть не беспокоится, я подожду, и прождал добрый десяток минут, потягивая кофе и теребя большие пальцы на ноге, пока он рылся вместо меня в картотеках.
Вернувшись, мистер Скеффингтон поведал мне больше, чем требовалось, повторив при этом многое из того, что рассказал Абель вечером во вторник. Да, известно о существовании пяти экземпляров этой монеты, четыре находятся в общественных хранилищах, один – в частной коллекции. Он сообщил мне названия четырех организаций и имя коллекционера.
Что касается стоимости монеты, мистер Скеффингтон оказался менее осведомленным. АНО преследует сугубо научные цели, его интересуют многообразие монетного дела и исторический контекст хождения монет, а не житейские вопросы их стоимости. Последняя зафиксированная у них сделка состоялась в 1976 году, когда никель был продан за 130 тысяч долларов. Об этой сделке я уже знал от Абеля, который добавил, что позже была еще одна, и за никель взяли значительно больше.
Затем я обзвонил все четыре музея. В Смитсоновском институте в Вашингтоне отделом монет и медалей заведовал джентльмен со скрипучим голосом и трудной фамилией, пишущейся через дефис. Он подтвердил, что никель 1913 года был подарен институту миссис Р. Генри Норвеб в 1978 году и с тех пор хранится в его нумизматической коллекции.
– Он у нас в постоянной экспозиции и привлекает всеобщее внимание, – сообщил он. – Посетители млеют от восторга, глазея на монету. Еще бы: у нее такой красивый серебристый блеск, но в остальном монета ничем не отличается от прочих пятицентовиков с головой статуи Свободы. И рисунок у нее с точки зрения нумизматики ничем не примечателен. Я понимаю, когда спорят о художественных достоинствах четвертака со статуей Свободы в полный рост или золотой двадцатидолларовой монеты с рельефом Сент-Годенса, но этот никель... Что еще привлекает людей? Почтенный возраст, ничтожное количество сохранившихся экземпляров и, разумеется, множество связанных с ней легенд. Народ охает и ахает над бриллиантами, но кто на самом деле отличит их от шлифованного стекла? Во всяком случае по виду? Что конкретно вас интересует в связи с нашей монетой?
– Мне хотелось убедиться, что она еще у вас.
В трубке раздался сухой смешок.
– У нас, у нас!.. Мы еще не настолько обеднели, чтобы тратить последние центы. Да и много ли теперь купишь на пятак? Так что пока подержим этот никель...
Дама из Бостонского музея изящных искусств заявила, что никель чеканки 1913 года с изображением головы статуи Свободы поступил в их собрание вскоре после войны и с тех пор занимает одно из почетных мест на стендах музея.
– Это чрезвычайно ценный нумизматический экспонат, – четко, словно читая каталог-путеводитель, говорила она. – Мы гордимся тем, что он находится в Бостоне.
В том же духе высказался о третьем никеле помощник директора Музея наук и промышленности в Цинциннати, где он хранился с середины тридцатых годов.