Взломщик устриц

— Здесь покоится товарищ Троцкий, — торжественно говорит Габи и несет блюдо Марии.

Та вскрикивает. Она кричит на него по-русски. Он обнимает ее за тонкую талию и покрывает поцелуями. Еще Мария изъясняется по-русски, когда они занимаются любовью. Однажды мы ходили в лес, и я спросил Габи, почему у них нет детей. Он перестал точить пилу и ответил: «Мария много пережила». Я вздрогнул от того, с какой яростью он запустил пилу.

Мария с любовью смотрит на меня:

— Помочь?

Я отрицательно мотаю головой. Я делаю смесь из лаврового листа, тимьяна, лука-порея и добавляю немного любистка[76]. Отрезаю толстый шмат сала.

— У вас есть сечка, Мария?

— Что? — удивляется она.

— Ну сечка.

Габи смеется:

— Ну чтобы сечь.

Мария поняла, что мы дурака валяем.

— Два придурка, — надувается она, — не можете просто сказать «шинковка»? Вечно французы всё усложняют.

Габи точит нож. Он всегда говорит: «Делай что хочешь, а ножи должны быть наточены». В машине он возит с собой остро заточенную, как бритва, саперную лопатку. Я читал, что во время войны такие использовали при контактном бое.

Я режу на разделочной доске печень, легкие и сердце кролика, смешиваю с петрушкой и чесноком. Перекладываю в миску и еще раз перемешиваю, добавив рюмочку самогона, который гонит Габи. Он настаивает его на терновых ягодах, которые мы собираем после первых заморозков, а еще у самогонки миндальный вкус. Габи гонит из всего, что растет поблизости, — из яблок, груш, бузины, вишни… Чтобы получить литр самогона, надо, например, собрать не одно ведро слив. Каждое утро он выпивает «капельку», как он говорит, добавляя себе самогона во вторую чашку кофе. А еще он из остатков вина делает уксус. Который я добавляю в миску со свежей кроличьей кровью. Габи толкает меня в бок, пока я перемешиваю мясо.

— Подойдет? — говорит, протягивая запылившуюся бутылку.

Алокс-кортон[77] тысяча девятьсот семьдесят второго года.

— Не слишком ли шикарно для рагу?

Габи наклоняется ко мне и шепчет:

— Планка высока, так что смотри, не проколись.

Я подогреваю вино. Присыпаю мукой куски крольчатины и добавляю сало. Вливаю кипяток, чтобы равномерно смешать все ингредиенты. Добавляю горячее вино, приправы и неочищенный чеснок. Ставлю кокотницу на край плиты, чтобы мясо потомилось.

— Не туда, там слишком горячо, — подсказывает Мария.

Она похожа на тебя: тоже с закрытыми глазами может сказать, какой температуры плита. Сколько раз ты предлагал мне дотронуться до чугуна, чтобы понять, где надо подогреть, а где, наоборот, чуть убавить жару.

Тут, в деревне, все знают, что Люлю нравятся мужчины. Когда Габи вернулся с войны, то узнал, что их отец побил Люлю, когда застал в компании с одним парнем в лесу. Мать умоляла Габи не обсуждать это с отцом. Тот как раз собирал картошку в саду. Габи подошел к отцу, его голос звенел: «Люсьен мой брат. Если еще раз поднимешь на него руку, будешь иметь дело со мной. Не посмотрю, что отец». У того увлажнились глаза. Он побаивался сына, который вернулся с войны уверенным в себе и способным за себя постоять, и прошептал: «У меня в семье педераст». — «И что? Что, лучше бы он в концлагере подох?» Отец опустил голову и принялся рассматривать картошку.

Я достаю куски крольчатины из кокотницы, фильтрую жидкость и снова ставлю на плиту, добавив печень, легкие и сердце. Осторожно помешиваю, оценивая на глаз густоту получающегося соуса. Габи макает в соус кусок хлеба, пробует, щурится и произносит:

— Пища богов.

Помню, как ты говорил мне: «Делать соусы — самое чудесное занятие». Когда в детстве я наблюдал, как ты готовишь креветочный соус-биск, мне это казалось сродни волшебству. Креветки в кокотнице становились ярко-красными, а ты в это время учил меня мелко шинковать овощи, которые потом добавлял в блюдо. Но сначала ты их давил скалкой, служащей тебе мялкой. Помидоры, белое вино, гвоздика, можжевеловые ягоды и душистый перец превращались в пыль и томились на медленном огне часа три. Соус-биск загустевал, а затем ты его процеживал через дуршлаг конической формы. И, конечно, добавлял сливок. Ты давал мне пробовать получившееся чудо. А сейчас я просто горд, что Марии и Габи понравилось рагу.

Я знаю, что если позвоню тебе, чтобы рассказать об этом, ты начнешь спрашивать, как идет подготовка к экзаменам. У нас с тобой не принято говорить о том, что напрягает. Я так к этому привык, что совершенно растерялся, когда однажды в классе учитель спросил меня, чем я намерен заниматься после выпускных экзаменов. Я запрещал себе говорить о кухне, потому что боялся, что ты об этом узнаешь. Инженерные школы[78] тоже можно было исключить, поскольку я был абсолютным нулем в технике. Так что я растерялся до такой степени, что вызывающе ответил: «Чем угодно, только не тем, чем я тут занимаюсь». Остальные ребята от хохота на парты повалились.