Взмахом кисти

8. Розовые мотыльки

Тонкая, полупрозрачная рука с перламутровым маникюром лежала в руке Художницы. Розовые мотыльки порхали над круглой шапочкой прямых русых волос с серебристыми прядями, задевали печальные тенистые ресницы, кружились над клавиатурой ноутбука на одеяле, как подхваченные вихрем персиковые лепестки.

«Мама плачет, да? Странно, боли я не чувствую, – сказала Арина, подставляя мотыльку палец и разглядывая его крылышки цвета утренней зари. – Мне легко и спокойно…»

Её мыслеголос раздавался в голове Художницы тёплой летней трелью. Другого слова, кроме «ангельский», для его описания не подбиралось. Сладкий, как нектар, и свежий, как утренний ветер.

«Это Надин помогает, – ответила Художница, ничуть не удивлённая этой способностью сестрёнки. – Она здесь, с нами, хотя её не видно».

«Я чувствую, – улыбнулась Арина. – Кто-то очень светлый, тёплый, добрый… Ты понимаешь, что всё предопределено лишь до некоторой степени?»

«Не совсем», – призналась Художница.

В глазах Арины проступил янтарный свет. Тонкая улыбка едва касалась её губ, отчего в сердце Художницы билось какое-то слепоглухонемое чувство, необъяснимое, без названия… Призрак мысли, которую её разум пока вместить не мог, но был на пороге осознания.

«Ничего, скоро поймёшь. – В глазах Арины отражалась дверь в иной мир: шагни, открой – и всё изменится. – До перекрёстка осталось всего несколько шагов».

Что означали её загадочные слова? Художница не стала переспрашивать, просто позволила им лечь в сердце – точно так же, как мотылёк сел ей на ладонь. Она обвела вокруг себя взглядом. Симпатичная, уютная девчоночья комната – в светлых тонах, с одной полукруглой стеной, тремя окнами. Изголовье кровати было вмонтировано в невысокий шкаф с полками. Книги, диски, музыкальный центр, фотографии в рамках, мягкие игрушки, статуэтки ангелов и котят – всё это находилось рядом с кроватью и легко доставалось с неё. А в инвалидном кресле сидел большой плюшевый медведь.

Розовые мотыльки упивались болью и, медленно кружась, опускались на ковёр. Зато Художница не плакала.

«Позови маму с папой», – попросила Арина.

Пол гостиной был весь усыпан мёртвыми мотыльками, но множество живых ещё порхало вокруг застывшей в пышном белом кресле дамы. Они безбоязненно садились на её пальцы, шевеля крылышками, а она улыбалась. Константин Сергеевич открыл окна, чтобы выпустить их, но оттуда только залетали новые и новые мотыльки.

– Пойдёмте, Ариша вас зовёт, – сказала Художница.

В окружении порхающего розового облачка родители поднялись в комнату девушки. Мать присела на край постели, отец остался стоять.

– Я хочу съездить в гости к Оле, – объявила Арина, устремив на обоих ласковый взгляд.

***

Она почти ничего не весила: Художница легко вынула её из инвалидного кресла и носила по дорожкам сада на руках. Поднеся её к вишне, улыбнулась:

– Угощайся.

Отягощённые ягодами ветки сами клонились к рукам Арины, и она с восторгом рвала и ела их, стреляя косточками. В её глазах плясали счастливые искорки, и мать, глядя из-под яблони, улыбалась дрожащими губами. Константин Сергеевич, заложив руки в карманы, делал вид, что изучает капусту. На солнце его голова сверкала, как шар для боулинга.

Малинник скрыл их от взглядов родителей. Арина рвала мягкие спелые ягодки губами, осторожно поднося ветки к своему лицу, а потом набрала полную пригоршню и взглядом попросила Художницу вынести её из колючих зарослей.

– Мам, попробуй! Малина такая чудесная! – И Арина протянула матери горсть ягод.

Та приняла их в свои холеные руки с алым маникюром. Розовые мотыльки отдыхали на широких полях её шляпы, перед тем как выпить убийственный глоток слёз и упасть на землю.

В доме был накрыт великолепный стол. Венчал его большой круглый пирог с малиной – седой от сахарной пудры, с целыми ягодками в блестящем сиропе, накрытыми решёточкой из тонких полосок теста. Прекрасная хозяйка, окутанная волнистым плащом волос, с приветливой улыбкой пригласила:

– Прошу всех к столу!

Её голову украшал живой венок из васильков и ромашек, росший из глубины шевелюры. То там, то сям из-под золотистой пряди возникал розовый мотылёк и принимался кружиться над столом.

– Изумительно, – сказала мать, попробовав пирог.

– Вы такая светлая и прекрасная, – просияла улыбкой Арина, обращаясь к Надин.

Та склонилась над ней и поцеловала в лоб, а потом поставила перед ней тарелочку с куском пирога.

Это было похоже на прекрасный, но грустный сон. Художница подобрала капельку малинового сиропа с края тарелки и предложила мотыльку, в то время как другие крылатые создания облепили ложку с кусочком пирога, которую держала Арина. Мать попыталась отгонять лишних лакомок, но девушка сказала:

– Не надо, мам. Пусть кушают. Благодаря им я дышу свободно.