Взор синих глаз

– Ох, да; доктор сказал, что останется просто большущий синяк.

– Я так и знала! – воскликнула Эльфрида радостно.

– Он говорит, что, хотя Нат уверяет, что не успел уследить за кувалдой до того, как та опустилась, да притормозить ее, он, должно быть, сделал это бессознательно – и явно отклонил ее в сторону тоже; поскольку удар сплеча раздробил бы руку, а в действительности остался попросту черно-голубоватый синяк.

– Как я ему благодарен! – воскликнул Стефан.

Взбудораженная Юнити уставилась на него, разинув рот и округлив глаза.

– Этого довольно, Юнити, – сказала Эльфрида властно, и обе служанки прошли мимо них.

– Эльфрида, простишь ли ты меня? – спросил Стефан со слабой улыбкой. – Кого только любовь не вынуждала хитрить, – продолжал он и, взяв ее за руку, легонько пожал ее пальцы.

Она, стоя с головою вполоборота, словно на картине Греза[48], уловила нежный упрек, прозвучавший в его словах, сказанных с сомнением, и пожала его руку. Стефан ответил на это пожатие втройне и затем торопливо зашагал к отцовскому коттеджу, что находился у ограды парка Энделстоу.

– Эльфрида, что ты на это скажешь? – обратился к ней ее отец требовательным тоном, немедленно появляясь вновь, как только Стефан исчез из комнаты.

С той быстротою, что присуща всем женщинам, она ухватилась за любую соломинку, что могла помочь ей замять это дело.

– Он сам сказал мне об этом, – молвила она нерешительно, – так что в отношении его это не открытие. Он вошел с тем, чтобы рассказать тебе обо всем.

– ВОШЕЛ, чтобы рассказать! Почему он не сказал это сразу же? Я возмущен так же сильно, если не больше, тем, что он коварно умолчал о сем предмете, а не самим фактом. Чертовски смахивает на то, что он обвел меня вокруг пальца, да и тебя тоже. Ты и он проводили много времени вместе и переписывались друг с другом в такой манере, какую я вовсе не одобряю, то есть самым неподобающим образом. Ты должна знать, насколько непристойно подобное поведение. Женщина не может переборщить с осторожностью, когда ее оставляют наедине с я-не-знаю-кем.

– Ты же видел нас, папа, и ни разу ни слова не сказал.

– Моя вина, конечно, моя вина. Какого черта я думал! Он, крестьянский сынок, и мы, Суонкорты, родня Люкселлианам. Наш род медленно угасал на протяжении столетий, и вот я вижу, что мы и впрямь обратились в ничто. Спрашивается, кого еще подлее родом можно сыскать, чтоб пригласить его в нашу гостиную!

Увидев, что события развиваются самым неблагоприятным образом, Эльфрида начала горько плакать:

– О папа, папа, прости меня и его! Мы так любим друг друга, папа, о, так сильно любим! И то, о чем он собирался говорить с тобою: благословишь ли ты наше обручение, пока он не выйдет в такие же славные джентльмены, как и ты? Мы не торопимся, милый папа; мы вовсе не собирались венчаться немедленно; мы собирались отложить венчанье до тех пор, пока он не станет богаче. Только дозволь нам обручиться; что дурного в том, что он любит меня, а я люблю его?

Чувства мистера Суонкорта были немного смягчены этой мольбой, но его раздражало то, что было этому причиной.

– Разумеется, нет! – он отвечал. Он произнес свой запрет длинно и звучно, так, что «нет» прозвучало как «не-е-ет!».

– Нет, нет, нет, не говори так!

– Пфф! Хорошенькая история. Мало того что я был одурачен и опозорен тем, что принимал его у себя – его, сынка одного из моих прихожан-деревенщин, – так теперь я должен вдобавок назвать его своим зятем! Силы Небесные, да ты рехнулась, Эльфрида?

– Ты же видел его письма ко мне с самого первого дня его появления у нас, папа, и ты знал, что они были в своем роде… любовными письмами; и с тех пор, как он гостит у нас, ты почти все время оставлял нас с ним наедине; и ты догадывался, ты не мог не догадываться о том, что мы думаем и чем занимаемся, и ты не остановил его. Вслед за любовными ухаживаниями приходят любовные победы, и ты знал, что этим все закончится, папа.

Священник парировал этот выпад, в котором звучало столько здравого смысла:

– Я знаю, раз уж ты так давишь на меня… я подозревал, что какое-то детское увлечение могло возникнуть между вами, я признаю, что не обременял себя хлопотами это предотвратить, но я никогда и не поощрял этого прямо; и как можешь ты, Эльфрида, ожидать, что я одобрю это теперь? Это невозможно; ни один отец во всей Англии не стал бы слушать о возможности такого мезальянса.

– Но он все тот же самый человек, папа, тот же самый человек во всем; и как он может не подходить мне теперь, если прекрасно подходил раньше?

– Он казался молодым человеком, у которого есть состоятельные друзья и небольшая, но собственность; а без того и другого он – совершенно иной человек.

– И ты ничего о нем не заподозрил?

– Я следовал рекомендации от Хьюби. Он должен был поставить меня в известность. И это же должен был сделать сам молодой человек; разумеется, он должен был это сделать. Я это рассматриваю как в высшей степени неблагородный поступок: этак являться к человеку в дом запросто, словно вероломный я-не-знаю-кто.