Взорванная тишина (сборник)

– Как это кто? Никто. А разве обязательно, чтобы родственники сидели… Нет, мой сын не может… Поесть я и сама смогу, а в туалет… Разве медсёстры не помогут? Доктор, вы понимаете кто я? Я – коренная москвичка… я одна из первых активисток пионерского движения, комсомола… я была ударницей коммунистического труда. Вы должны создать мне условия…

– Какая энергичная женщина. Эта своего добьётся. Я вот так не умею требовать, – восхищалась новой больной Лиза.

– Ловченная… Такие везде вперёд лезут… без очереди. Небось партейной была, командовала. Ишь, и на работе её до сих пор держут, а ведь не многим меня моложе, выгнать боятся, скандал подымет… Нее, здесь тебе никто не подсобит, не у начальника, у смерти в прихожей, – негромко, но зло проговорила Анна Ивановна.

Сын Анны Ивановны в это время поспешил за врачом, чтобы переговорить с глазу на глаз.

– Ну что вы, и так ужас после этой ночи, а вы ещё больше нагоняете… прихожая… скажете тоже, – недовольно отреагировала на слова соседки Лиза.

– Так оно и есть, прихожая… Ты сало-то уже начала скидовать, а то смотри и за деньги утку под тебя ставить откажутся.

Лиза ничего не ответила.

– Эй, Лизк, ты это, не обижайся… на меня не смотри, ты-то, может, ещё и выкарабкаешься, ты ж моложе меня… Я тебя чего задела-то. Я ведь таким как ты толстым бабам смолоду всегда завидовала, думала раз толстая, то питается хорошо. Сама-то я всегда худая была, а мужики на полных баб да девок больше смотрели.

– Да, не то, что сейчас, – легко отошла от обиды Лиза и заулыбалась, – Сейчас наоборот худые в моде.

– Да это ерунда… по телевизору только, а так тоже самое. А я вот голодала в молодости. Как в Москву в тридцать шестом приехала, так до самого пятидесятого году наесться не могла.

– Ой… а что ж так-то, голода вроде не было?

– Это у тебя не было. Родители небось грамотные, зарабатывали хорошо?

– Да, у меня и отец, и мать инженеры.

– А у меня подписаться не умели… в колхоз вовремя вступить не догадались, их и раскулачили. Детей много, поди прокорми, вот меня и отправили в Москву, дескать там сама прокормишься. Тут тётка моя жила. Она меня сначала в няньки к каким-то инженерам пристроила… Твои-то родители няньку не нанимали?

– Нет… никогда, – растерянно отвечала Лиза.

– А у тех голодно мне было. Ела, что от хозяев оставалось. Потом на фабрику устроилась, потом война, трудовой фронт – опять голод. Окопы рыли, рвы противотанковые, лес валили… Жрать хотелось, готова была корову целиком со шкурой съесть, а нас баландой из брюквы кормили. Поляки рядом с нами, пленные работали… всё удивлялись, как это женщины – и лес валят.

– А я в войну в эвакуации была, с родителями на Урале… У отца бронь, он на военном заводе работал. Помню трудно было, но то что вы говорите… – удивлённо качала головой Лиза.

Вернулся сын. Он выглядел чем-то сильно озабоченным. На вопрос матери ответил уклончиво и перевёл разговор на другую тему:

– Тебя Саша навестить хочет. В воскресенье, наверное, всей семьёй к тебе придём.

– Сашеньку не надо… ты что, – чуть не с испугом отреагировала Анна Ивановна, на возможное появление в палате внука.

– Почему это? – не понял опасений матери сын.

– Ты что, не понимаешь, что ли!? – Анна Ивановна закашлялась, и сын срочно приподнял ей подушку вместе с головой. Когда прокашлялась, с негодованием продолжила. – Что ему тут смотреть? Старухи кругом, как брёвна лежат… ссаные, сраные… Зачем мальчишке нюхать это?… Не хочу, чтобы он меня такую увидел… – Помолчала, не глядя на растерявшегося сына. – А так хочется взглянуть на него, хоть ещё разочек… – из глаз Анны Ивановны потекли слёзы.

Сменившая сына дочь тоже выглядела усталой – вот уже несколько дней, чтобы успеть к матери, ей приходилось отпрашивалась с работы. Тем не менее, она всячески изображала бодрость и пыталась «развлечь» мать… Но куда более успешно это делала вновь поступившая «пионерка», развлекавшая всю палату. Громким, иногда срывающимся на фальцет голосом она без умолку вещала о своём славном жизненном пути. Эта неисправимая активистка взахлёб рассказывала, как она в войну тушила во время бомбёжек «зажигалки»:

– Всё эвакуировались, а мы…

– А вы, Анна Ивановна, тоже в войну в Москве оставались? Наверное тоже «зажигалки» тушили? – устав слушать «пионерку», спросила Лиза.

– Тушила… сначала.

– А потом?

– Я ж тебе говорила, трудовой фронт… когда немец ближе к Москве подходить стал. Я на фабрике работала, фабрику эвакуировали, и начальство с ней, и тех кто возле начальства крутился, и работниц, что поопытнее. Ну а нас, молодых, почти всех на трудовой. «Зажигалки» это ерунда, отстояла на крыше пока бомбят и домой беги, и поешь и отогреешься… С трудового не сбежишь.

– Всё равно страшно, ведь бомбы кругом падают.

– Лучше уж такой страх… на час, чем целыми днями на холоду, в воде, в сырости, да в сапогах дырявых, с ломом или лопатой… Начальники все мужики, как конвоиры, орут, норму требуют. Какая там норма с голодухи… Кого посимпатичней ночами к себе в землянку тягали, особливо таких вот толстых, вроде тебя. А если артачились, потом ещё хужее бывало…