Взорвать «Москву»

– Мезенцев, он иногда странный бывает. Вот были в Екатеринбурге, так Синицын девушек местных пригласил – мы в общежитии остановились. Ну и прихватил одну, и в ленинскую комнату повел… А тут машина под окнами – командир прибыл. «Где Синицын?» – «В ленинской комнате». – «Газеты читает?» И туда… Застал их, в общем, в прямом эфире. Девку выгнал, Синицыну подзатыльник отпустил и трое суток губы по прибытии в часть. Орет: «Чего стоя е…шь, боец?! Лечь негде?!» Чудной…

Слушая эти вечные, старые как мир армейские байки, Артем почувствовал себя на десять лет моложе и на два ранения здоровее. Он только головой кивал, выслушивая хохмы Баева, который был несказанно рад свежему слушателю.

Они поднялись на второй этаж. Баев, посерьезнев, постучал в дверь кабинета, подобрался, вошел и доложил:

– Товарищ майор, инструктор прибыл!

– Доброе утро! – войдя следом, вежливо сказал Тарасов.

Длинный, как жердь, чернявый майор поправил так не идущие к камуфляжной форме очки в золоченой оправе и проговорил, едва заметно улыбнувшись:

– Здравствуйте. Моя фамилия Черкасов. Зовут Димой. Я начальник штаба санатория «Солнышко». Полковник Мезенцев поручил мне провести с вами вводный инструктаж… Садитесь, капитан.

Майор снова поправил очки, неуклюже прошел к двери и, выглянув в коридор, закрыл ее на два оборота ключа…

Майор Черкасов оказался не только хорошим специалистом, но и неплохим товарищем. После полуторачасового инструктажа он доверительно сказал:

– Знаете, я не привык к эти штабным играм в войну, поэтому, если что непонятно – в бою разберетесь. Вы ведь далеко не новичок!

– Нового для меня немного, – ответил Артем. – Роль «инструктора» только новая.

– В этом весь смысл затеи Мезенцева! – горячо проговорил Черкасов. – Нас жмут, сами понимаете, со всех сторон: и сверху, и справа, и слева. А тут вы – профессионал…

Майор запнулся: он едва не сболтнул лишнего. Впрочем, Тарасов прекрасно понял его простую мысль.

– Куда теперь? – спросил Артем.

– На занятия.

– Чему мне учить этих здоровых лбов?

– Не «чему», а «чем». Собственным примером.

– Звучит как-то по-комсомольски, но я попробую.

– Придется, – кивнул Черкасов. – Вперед, капитан, за орденами!

* * *

– Волынские учения откладываются на неопределенный срок, – сообщил провиднык Кульчицкий по телефону. – Ситуация такая, понимаете… Вы Куйбиду знаете? Он из зарубежной референтуры ОУН.

– Кажется, знаком – ответил всклокоченный Бузько, перекатываясь на живот и с сожалением оглядывая свою скромную комнатку, украшенную присутствием малознакомой, но чертовски милой чернавки, прихваченной вчера на ступеньках супермаркета в аккурат после дежурства. – Да, припоминаю, друже провиднык, знаком.

– Выезжаете завтра в Севастополь, – заторопился Кульчицкий. – Куйбида встретит вас на вокзале…

– Куда ты, солнышко, едешь? – томно спросила малоодетая чернавка, присаживаясь на край застонавшего под ее весом дивана.

– Куда родина прикажет, – хмуро ответил Бузько, задумчиво поглаживая ее теплое бедро.

– Мой ты геройчик! – промурлыкала чернавка и продолжила делать то, от чего у хорунжего всегда спирало дух и дрожь медленной молнией проходила по позвоночнику.

* * *

Петр Куйбида чувствовал себя в Севастополе, как на раскаленной сковороде. Он был публичным членом ОУН, а потому ему пришлось вытерпеть двухчасовую встречу с украинской общественностью города, представленной десятком пенсионеров, сумасшедшей поэтессой с угловатыми стихами и тихого вида мальчиком и девочкой, оказавшимися братом и сестрой, причем почему-то наполовину эстонцами. Слушали его с видимым удовольствием от чувства исполняемого патриотического долга. Куйбида битый час распинался в душном зале «Общества просвещения», цветисто повествуя о задачах Организации украинских националистов на нынешнем революционном этапе, чтобы в конце услышать вопрос из зала: «Может ли ОУН издать на свои средства патриотические стихи Наталки Могилы?» Поскольку вопрос был задан самой пьяноватой Наталкой, дамой немного не в себе, то отвечать пришлось по всей форме, всуе упоминая Бандеру, глобальный кризис, бывшего президента Ющенко, мировой кризис, черта и дьявола…

Красивый и сильный, стоял белый русский Севастополь на берегу Черного моря, и городу не было дела до лекции представителя зарубежной референтуры ОУН.