Взрослая дочь молодого человека: Пьесы

Ивченко. «Чуча» — это просто так, мол, поезд «чу-ча-чу-ча», а станция называется Чаттануга. Я когда прилетел в Нью- Йорк, сразу должны были в Калифорнию через всю Америку на поезде ехать… Там, в Лос-Анджелесе, конгресс университетов открывался… Ну вот, едем, сижу у окна, вдруг поезд останавливается на одной станции, смотрю — елки — палки! — написано «Чаттануга»! Я выскочил на перрон, негр стоит, орешки какие-то продает, я его спрашиваю: «Это Чуттануга?» «Ез, сэр», — говорит. Я говорю: «А это не шутка?» — «Ноу, сэр», — и орешки мне свои сует. А я стою смотрю на эту надпись и вдруг все вспоминаю… вечер наш тот факультетский… Бэмса… «Чучу».

Люся. Правда, вспомнил?

Ивченко. Стою посреди Америки и все вспоминаю… Я этому негру с орешками говорю: «А помните, такая песенка была: Падн ми, бойз, из дет де Чаттану-га-чуча»? А он: «Это что-то во время войны, сэр… Купите орешки, сэр…»

Бэмс. Ну и что?

Ивченко. Что?

Бэмс. Ну, орешки купил?

Прокоп. «Падн ми, бойз…»

Ивченко. Кстати, невинная песенка оказалась. Там негритянка спрашивает у двух парней: «Это поезд на Чаттанугу»? И все! Обычная железнодорожная тематика. А Бэмс так страшно хрипел, как будто кто-то кого-то убил и поет над трупом: «Падн ми, бойз, из дет де Чаттануга — чуча…» Жуть! Мороз по коже!

Бэмс. Слова помнишь… Мелодию не врешь…

Ивченко. Я же ее, вашу пластинку, тогда раз сто слушал.

Бэмс. Так понравилась?

Ивченко. Надо было лично ознакомиться с тлетворным влиянием Запада.

Прокоп. «Чтобы в сердце не закралась плесень…» Ивченко. Какими мы тогда пеньками были!

Бэмс запевает старую песенку из студенческих капустников тех лет.

Бэмс.

Вот получим диплом,
Хильнем в деревню,
Будем там удобрять
Навозом землю.
Мы будем сеять рожь, овес,
Лабая буги,
Прославляя колхоз
По всей округе.
Это ты был пеньком.

Прокоп. Бэмс…

Бэмс. Что — Бэмс?! Тогда он себя пеньком не считал. Судил как специалист. Нашей «Чуче» противопоставлял «Танец маленьких лебедей».

Люся(Бэмсу). Тебе что, плохо? Сидишь, пьешь, закусываешь, гости у тебя в кои веки… Тебе что, плохо?

Прокоп. Вот и я говорю… Встреча друзей.

Бэмс. Музыки не хватает! Сейчас будет музыка. (Бросается к проигрывателю, лихорадочно роется в пластинках. Наконец находит нужную, ставит.)

Звучит «Чуча». Запись старая, некачественная, пластинка заезжена, но, несмотря на это, хорошо чувствуется общий ритм и «заводная» сила этой вещи.

Пластинка кончается. Пауза.

Прокоп. Берцовая кость с переломом шейки бедра в двух местах.

Бэмс. Она самая. Узнал?

Прокоп. Еще бы! Парни, да эту же пластинку в музей надо. Молодежь ведь не знает, что у нас первые джазовые пластинки на рентгеновских снимках записывались. Джаз на костях! Музыка на ребрах! Скелет моей бабушки! Это ж вот как крутились!.. Помнишь Чарли?

Бэмс. Еще бы — Чарли! В зеленой велюровой шляпе ходил, никогда не снимал.

Прокоп. Пятьдесят старыми за пластиночку брал и материал заказчика. Помнишь, как перед степухой наскребали?.. Хорошо еще, снимок рентгеновский нам бесплатно достался. Переломчик чей-то.

Люся. Подумать только — чья-то берцовая кость давно срослась, а ее два перелома вот уже двадцать лет живут в нашем доме.

Прокоп. Может, ее хозяин уже давно дуба дал, а его косточка поет.

Бэмс. Так выпьем за его здоровье!

Прокоп. За кого?

Бэмс. Ну, за мужика, чья кость.

Ивченко. Это не мужик.

Бэмс. А кто?

Ивченко. Это она. Женская кость. И хозяйка, между прочим, жива.

Люся. Откуда ты знаешь?

Ивченко(Бэмсу и Прокопу). Вы где этот рентгеновский снимок тогда взяли?

Бэмс. Как я могу помнить?..

Прокоп. А я помню! В деканате на окне валялся. Студент какой-то оставил, а нам материал заказчика во как нужен был! Не пропадать же добру.

Ивченко. Это деканши кость. Декановой жены. Вот в чем дело! Поняли? А он, Кузьмич наш, когда пластинку ему показали, снимок узнал, вот тогда-то он и сказал свое коронное: «Бум отсчислять». Тут все и началось.

Прокоп. Иди ты!

Люся(рассматривая пластинку на свет). А ничего у нее ножки были… Выдающаяся кость!

Ивченко. Вот то-то и оно! Жена-то «Бум отчислять» лет на тридцать моложе его была. Он ее ножки как зеницу ока хранил, а тут их весь институт не только голенькими, но и на просвет рассматривал.

Бэмс. Так выпьем за нашу маленькую деканшу, за ее ножки, которые, кроме всего прочего, могут еще и спеть!