Она посмотрела в его сторону и увидела, что за спиной у Неда стоит Габриэл и посыпает сахарной пудрой клубнику в шоколаде. Рядом стояло еще одно огромное белое блюдо, на котором мерцал карамельный крем, окруженный темным соусом и густыми сливками. Казалось, Мэри и Джим полностью увлечены едой, но Айона опытным взглядом тут же определила, что Мэри думает о другом. Она настолько выразительно жестикулировала, что чувствовалась некоторая наигранность.
Ангус как-то встрепенулся, и она подумала, что он мог тоже это заметить.
— Милый, не делай этого, — сказала она, положив ладонь ему на плечо, — давай я с ней поговорю…
— Клубника? Зимой? — Ангус сразу же отложил свои математические выкладки. — Нет, нет, нет и нет. Нет и еще раз нет. Мы же говорили, у нас будут только блюда из тех продуктов, которые в это время года бывают в Англии… — Он бросил ручку и вышел из-за стойки. — Нед, нельзя готовить клубнику! Она же импортная!
Айона побежала за готовыми блюдами.
Глава 18
— Доброе утро, милая!
Джимми Пейдж махнул на прощание длинными пальцами и перевесил через плечо свою знаменитую гитару Яркие лучи заходящего солнца заставили его зажмуриться, так что вокруг карих глаз появились морщинки, — он улыбнулся. Айона протянула руку, чтобы не дать ему уйти, и увидела, что ее ногти стали синими. Как и остальная часть руки.
Ее накрыла какая-то тень. Ей казалось, что еще рано просыпаться. Сегодня же вторник, правда? А по вторникам она работала только днем и вечером.
Джимми Пейдж, которого подсознание Айоны почему-то жестоко превращало из образа времен 1968 года — божества рок-музыки — в его же, но уже в сегодняшнем виде, скажем так, не особенно эфемерном, — рядом с ним был музыкант, которого она узнавала, хотя не знала по имени, — явно шел прочь от нее где-то на автостоянке, и оба выглядели несколько размыто, потому что фотографий, где они стояли бы спиной, Айона никогда не видела, и, вот проклятье, Джимми Пейдж постепенно превращался в ее дядю Эдвина…
— Просыпайся, понюхай, какой кофе!
…и она все еще стояла у дверей дешевого ресторанчика где-то на глубоком юге, в этой смешной форме официантки, — возможно, это были нездоровые последствия ее увлечения «Твин Пикс», — форма была ей явно мала, и ткань в клетку была не к лицу, а в руках она держала полный кофейник, который…
Рука, несомненно не принадлежавшая ни Джимми Пейджу, ни тому рок-музыканту, сдернула с нее одеяло и подергала за майку.
Айона отбросила эту руку, отчаянно стараясь досмотреть сон, — ей давно уже не снилось ничего настолько потрясающего, но было слишком поздно. Она раздраженно открыла глаза, и яркие утренние лучи, осветившие белые простыни, спугнули роившиеся в ее голове образы, и вернуть ушедших музыкантов было уже невозможно — ни с гитарами, ни без.
Она села и постаралась не выглядеть совсем уж рассвирепевшей. Ангус сидел на краю кровати и держал полный кофейник и доску с гренками — ту самую доску, на которой он стоял, когда красил кухню. Он принес даже мисочку джема и масло — его он положил на ту самую тарелку, которую сделали она и Мэри, когда Мэри проверяла, насколько возможно заняться с третьеклассниками гончарным мастерством. Тарелка имела форму космического корабля. Серьезно пострадавшего при столкновениях с метеоритами.
— С днем рож-де-е-ния! — пропел Ангус, широко раскрыв объятия.
Айона тайком протерла пальцами заспанные глаза и увидела, что по всей кровати рассыпаны пестрые шоколадные яйца. Последние несколько недель она так поздно ложилась и так рано вставала, что впервые в жизни совершенно забыла про свой день рождения. В последнее время дни перетекали друг в друга, как мазки краски на мокрой бумаге, — она была совершенно уверена, что день рождения будет на пару дней позже. Вот так и понимаешь, что ушла молодость.
— Я даже дождался точного времени твоего рождения — 6.47 — и только тогда тебя разбудил, — гордо пояснил Ангус.
Айона сонно улыбнулась. «Как же это мило с его стороны», — подумала она.
«В восемь тридцать тоже был бы мой день рождения, — возразил какой-то другой участок ее мозга. — Тогда я бы успела и побывать в кадиллаке вместе с Джимми Пейджем, или даже на кадиллаке,
Она открыла было рот, чтобы поблагодарить, но почувствовала: что-то горит. Ей не хотелось начинать день своего рождения, наорав на Ангуса за то, что он спалил дом, поэтому она просто кивнула в сторону кухни и подняла брови. Ангус хлопнул себя по голове, убежал на кухню и вернулся с тарелкой, на которой возвышалась гора блинов, — казалось, что на них вылита целая бутылка кленового сиропа.
— Прости, я оставил их в духовке, чтобы не остыли, пока жарил гренки. — Он посмотрел вокруг, соображая, на что бы это все поставить, потом вынул из корзинки с грязным бельем старую синюю рубашку и положил ее на кровать, в качестве скатерти для завтрака. — Очень хорошо.
— Классный завтрак, мой милый повар.