Взрослое лето

Нерадостные мысли Милы оборвал нагонявший её мотоциклетный рёв, приближающийся с каждой секундой. Звуки не походили на стрекотанье ставшего привычным скутера журналиста, а скорее напоминали дикий рык Диминого мотоцикла. На мгновение мелькнула мысль – зайти в лес и спрятаться в зарослях лещины, чтобы не встречаться с ним на лесной дороге. Но, по-видимому, на часах судьбы пробило время действовать, и отодвинуть его на потом или просто забыть – невозможно.

Вскоре мотоцикл выскочил за спиной Милы и, поравнявшись с ней, замолк, словно наткнулся на невидимую преграду. Она остановилась.

– Привет, а вот и я! – снимая шлем, сказал Дима, словно ничего не случилось в их жизни и отношениях, а всё идёт по-старому.

– Здравствуй.

– Садись, подвезу!

– Дим, спасибо, но я сама дойду.

– Понял, не дурак. Хочешь здесь поговорить?

– Ничего я не хочу. О чём нам говорить? Ты меня столько лет убеждал, что не пьёшь, не куришь, а только изредка пропадаешь на рыбалке. И вот на пороге нашей новой жизни выясняется обратное?

– Ну да, – Дима потупил взгляд, и в эти тягучие секунды ему хотелось одного: провалиться сквозь землю, в какой-нибудь таинственный тоннель, которыми изобилует, со слов журналистов, наша Земля, и умчаться по нему в Беловодье или Град-Китеж. Но деваться некуда, надо что-то говорить.

– Люда, прости меня.

– Я тебя давно простила, но на твоё предложение о замужестве теперь говорю: нет.

Дима молчал, но покрасневшее лицо выдавало высшую степень напряжения. Мила перепугалась, ноги подкашивались. Убегать было поздно, оставалось только ждать конца затянувшейся паузы.

– Так вот ты как заговорила, значит: серпом по яйцам.

– Перестань ругаться.

– А здесь нет никого, ни одной души, кругом лес, хочу, ругаюсь, а хочу – нет. Поняла?

– Поняла. Дима, я, пожалуй, пойду, меня ждёт Алёна.

Мила переложила сумку из правой руки в левую и пошла в сторону сторожки на одеревеневших ногах. Размахивая шлемом и что-то смахивая с лица, Дима закричал ей вслед:

– Да я тебя сейчас тут порву, как тузик грелку, никто никогда не узнает, где могилка твоя. Будешь тогда знать! Тоже мне нашлась непреступная цаца! Сколько лет я на тебя угрохал! А ты?

Он умолк и закрутил головой по сторонам, словно ища у сосен подходящие слова:

– Да ты стерва, вот кто ты после всего!

Мила шла вперёд, страшась оглянуться. Её трясло от ужаса – они вдвоём на лесной дороге, какая шальная мысль может прийти в голову обиженному мужчине? Зачем она завела об этом разговор здесь, о Боже? Слёзы от страха, обиды и жалости к себе текли по её лицу, и листва с размаху хлестала по щекам. Тут из-за спины донеслось:

– Верни моё кольцо, тварь!

Придя домой, белая, как полотно, Людмила Александровна собрала Димины подарки, в том числе и смартфон, в розовый пакет и повесила его на штакетник. Вскоре подъехал мотоциклист и, сорвав сумку, с рёвом умчался в глубь леса, оставив после себя только серый дым.

– Хорошо не жили и нечего начинать, помнишь, говорила бабушка? – сказала девочка, стараясь не смотреть на зарёванное лицо мамы.

– Помню, конечно, – и, помолчав с минуту, Мила добавила: – Надеюсь, ты не расстраиваешься из-за случившегося.

– Да нет, ты знаешь, мне твой роман с дядей Димой не нравился никогда. Только…

– Что только?

– Телефончик жалко.

Алёнка вставила сим-карту в старый телефон и включила подзарядку.

– Мам, не плачь, не стоит он того.

– Я просто испугалась, кругом лес, мы одни, мало ли что ему в голову могло прийти, понимаешь, дурёха!

– Прости, я не подумала. А давай я приготовлю ужин.

– Делай что хочешь, ты добилась своего, твой эгоизм всех победил. Сделай мне чашку чая и найди успокоительное.

– Но…

Мила перебила дочь, махнув рукой:

– Молчи, не хочу тебя слушать.

Алёнка ужинать не стала, как и Людмила. Вышла на улицу наполнить блюдце и оставить немного творога для друга. Как только молоко полилось из бутылки, из-за кустика чистотела выглянула любопытная мордочка.

– Ого-го, кто это здесь? – тихо сказала девочка, продолжая наблюдать за лесным другом.

Ёжик стал лакать молочко, не обращая внимания на нависшую над ним Алёнку.

– Да, друг из тебя не получится, Колобок. Не здороваешься, сразу принялся за еду, а как же я? Вдруг я захочу тебя обнять или потискать, а ты колючий. Хороший друг обязательно милый и не колючий, как ты. Молчишь, ну молчи. А помнишь новый телефон, на который я тебя снимала? Ушёл, теперь не бойся, снимать не на что. Мама говорит, что это я расстроила их отношения с дядей Димой. Но я не специально, ты мне веришь? Так само собой получилось, а что я реву тогда как дура…

Ёж тем временем принялся за творог, совсем не обращая никакого внимания на претензии и вопросы девочки. Он свыкся с ней, а ещё больше с едой под лавочкой. А солнце не слушало Лену, а равнодушно садилось за лес, продираясь среди колючих вершин старых елей, но уставшему светилу так хотелось на покой, что оно не обращало никакого внимания на иголки и ветви.

– Ну, ёжик, погоди! Ты меня ещё не знаешь!

* * *