Взрослые игрушки

Вдруг дверь открывается, и в кабинет к Наташке заходит натуральный мальчик-гей.

– Хай, Натали, – говорит педик, и лыбится. И в зубах передних у него брульянты лучики пускают, – Арнольдик у себя?

– Чо я тебе, секретарша штоли? – Огрызается Наташка, и злобно на брульянты смотрит. – Не знаю я. Сам иди смотри.

– Экая ты гадкая, Натали. – Огорчилась геятина, и ушла, дверью хлопнув.

– Это кто такой? – Спрашиваю. – И чо у него в зубах застряло такое красивое?

– Это Костик, модель наша бывшая. – Наташка поморщилась. Щас нашёл себе олигарха какого-то, и тот его в тухлый блютуз шпилит. За бабло. А чо там у него во рту… Так это, наверное, Костик так своё рабочее место украшает. Фубля.

– Фубля. – Согласилась.

Тут дверь снова открываецца, и снова к нам Костик заходит.

– А что, девчонки, – сверкнул яхонтами любовник олигарха, – может, выпьем? Арнольдика нету всё равно, и до конца рабочего дня полчаса всего осталось. Так выпьем же!

– Чо такое Арнольдик? – Пихаю в бок Наташку. – Главный гей в вашем рассаднике Пенкиных?

– Типа того. Директор наш. Судя по всему, один из Костиных брюликов – его подарочек. Везёт пидорасам.

– Жуть какая. Просто вертеп разврата. Как ты тут работаешь?

– Охуительно работаю, между прочим. Тебе такое бабло в твоём кукольном театре и не снилось.

Тут я чота набычилась. Не люблю я, когда мне баблом тычут в рожу. Я зато культуру в массы несу, хоть и бесплатно. И с пидорасами не целуюсь. Ну и отвечаю Костику:

– А отчего ж не выпить-то? Плесни-ка мне, красавчик, конинки француской, и мандаринки на закусь не пожалей.

Наташка на меня так злобно позырила, но ничо не сказала.

Короче, чо тут рассказывать: упились мы с Костей-педиком в сракотень. Уж и Наташка домой ушла, со мной не попрощавшись, и на часах почти десять вечера, а мы всё сидим, третью бутылку допиваем и цитрусы жрём.

– А вот зацени, – говорит Костик, и майку с себя снимает, – нравится?

Смотрю: а у него в пупке серёжка висит, и на сиськах серёжки висят, и в носу что-то сверкает, и в ушах злато болтается.

– Заебись, Константин, – говорю, – а ты где такую хуйню себе подмутил?

– Сам проколол. И пупок, и соски, и нос. И язык ещё. Хочешь, я тебе тоже чонить проколю?

А я уже сильно нетрезвая сижу, и эта идея меня вдруг сильно впечатлила:

– Хочу, – отвечаю, – пупок проколоть хочу. Немедленно. И чтоб серьга там висела красивая, как у цыган.

И раздеваюсь уже. Хули педиков стесняться? А Костик из своей бабской сумочки уже инструменты адские вынимает: тампон, зажим, иглы какие-то… Я чуть не протрезвела.

– Ну чо? – Подходит ко мне со всей этой трихомудией. – Ложись.

Я уже перебздела к тому моменту, но зассать перед педиком, это, знаете ли, самый позорный позор на свете, я так считаю. Поэтому тихо ссусь от страха, но ложусь на диван кожаный, глаза закрываю, и почему-то начинаю представлять сколько народу на этом диване анальную девственность потеряло. Затошнило ужасно, и в этот момент мне Костя сделал очень больно в области пупка, а я заорала:

– Костик, блять! Отъебись, я не хочу больше серег цыганских! Больно же!

А Костик уже свои садо-инструменты обратно в сумочку убирает:

– Поздно, прокомпостировано.

Я с дивана приподнялась, смотрю: а у меня уже в пупке серёжка висит красивая, золотая, и главное, нахаляву. Я заткнулась сразу, и давай перед зеркалом вертеться, пузом трясти, новым приобретением любоваться. И тут меня посетила идея:

– Костик, – говорю, – а давай ты мне сиську тоже проколешь, а? Давай прям щас, а то передумаю.

И лифчик снимаю. Педик же, чо стесняться?

А педик вдруг занервничал, покраснел, отвернулся, и протрезвел.

– Не, – отвечает, – не буду я тебе сиську прокалывать. А ты оденься уже, нехуй меня смущать. Я, между прочим, бисексуал.

Еба-а-ать как интересно!

Я быстро лифчик свой поролоновый на место косо присобачила, и к Костику поближе подобралась: