Взрослые игрушки

– Я хочу, чтобы бабушка её съела. Пусть она её съест. Знаешь, я вспомнила, как ты мне в детстве запрещала есть конфеты, а бабушка мне всё равно их давала… Я тоже хочу дать бабушке конфету.

Мама молчит, и смотрит на меня. Глаза у неё красные, опухшие.

– Что?! – Я ору, сама того не замечая, и конфета дрожит на ладони. – Что ты на меня так смотришь?! Я принесла бабушке конфету!

– Она умерла… – Мама сказала это бесцветным голосом, и села на пороге двери. Прямо на пол. – Десять минут назад. Сейчас машина приедет…

Наступаю на мать ногой, и влетаю в комнату. Бабушку уже накрыли простынёй. Откидываю её, и начинаю засовывать в мёртвую бабушкину руку конфету.

– Возьми, возьми, ну пожалуйства! Я же никогда не приносила тебе конфет! Я не могла опоздать! Я… Я с Вовкой в суде была, ба! Я оттуда на такси ехала! Я только в магазин зашла… Ну, возьми, ручкой возьми, бабушка!!!

Шоколад тонким червяком вылез из-под обёртки, и испачкал чистую-чистую простыню, которая почему-то пахла сиренью…

* * *

Я не люблю конфеты.

Шоколад люблю, торты люблю, пирожные тоже, особенно корзиночки.

А конфеты не ем никогда.

Мне дарят их коробками, я принимаю подарки, улыбаясь, и горячо благодаря, а потом убираю коробку в шкаф. Чтобы поставить её гостям, к чаю…

И никто из них никогда не спросил меня, почему я не ем конфеты.

Никто.

И никогда.

Муж

Светлые волосы раскиданы по подушке.

Карие глаза смотрят сквозь него, бровки хмурятся.

Губы приоткрыты, и пахнут яблоком…

И прижать её к себе хочется, и не отпускать никуда.

И кожа у неё смуглая, горячая и бархатная.

И острые плечики вздрагивают…

И темно.

И только голос в невидимых колонках поёт про семь секунд:

You\'re just seven seconds away…

That\'s much, too much. I can\'t touch your heart

You\'re just seven seconds away

But, babe, it hurts when we\'re worlds apart

You\'re just seven seconds away…

И он торопится успеть, уложиться в отведённое ему время, и рвётся всем телом ей навстречу, и знает, что у него осталось только несколько минут…

Несколько минут.

И она уйдёт.

Встанет, виновато улыбнётся, соберёт в пучок растрёпанные светлые волосы, закурит, выпустит в потолок струйку дыма, и спросит:

– Проводишь?

И знает, что нельзя ей отказать.

Невозможно.

И времени совсем нет.

Можно только подойти к ней сзади, уткнуться носом в шею её, вдохнуть её запах – и молча отпустить…

А потом ждать. Ждать-ждать-ждать.

Ждать звонка.

Или встречи.

Или сообщения на экране монитора: «Ты меня ждёшь?»

Ты меня ждёшь?

Зачем она спрашивает? Кокетничает?

Жду. Всегда жду. Каждый день, каждую минуту… Жду.

Глаза её снятся. Волосы. Запах на подушке заставляет перебирать в памяти секунды и мгновения…

Она вернётся. Она обещала. Она вернётся…

Моя девочка… Моя – и не моя…

Вечер пятницы. Лето. Темнеет поздно. Иду бесцельно, и просто живу.

Я ощущаю, что я – живу.

Я чувствую запах лета, листьев, бензина-керосина, и слышу музыку, доносящуюся из летнего кафе.

Сигарета в руке стала совсем короткой.

Я затянулся в последний раз, и пошёл на звуки музыки.

В кафе было шумно, людно, и молодая чернявая официантка, держа в руках грошовый блокнотик, осведомилась:

– Вы уже выбрали?

Настроение было хорошее. Девочка-официантка – приятная, не вызывающая раздражения.

– Пиво. Ноль пять. Пока всё.

И улыбнулся ей в ответ.

Девочка ушла, а я смотрел ей вслед. Что-то в ней было… Определённо, было.

Может, глаза? Живые, любопытные… Как у дворняги.

Или трогательная белизна кожи в вырезе белой рубашки?

Или тонкие пальцы, сжимающие переполненную пепельницу?

Не знаю.

Но сегодняшний вечер сулил приятные сюрпризы, я это чувствовал кожей.

Дикая. Маленькая дикая девочка.

Суетливая, живая, настоящая.

Не бойся меня, девочка… Я никогда не сделаю тебе больно.

Пока не сделаю.

Я слушаю твой голос.

Не слова, нет. Мне неинтересно то, ЧТО ты говоришь.

Мне нравится то, КАК ты это говоришь.

Тонкий голосок, так вяжущийся с её внешностью, с сильным западно-украинским акцентом, звенит колокольчиком в голове.

Говори, говори, девочка… Мне это нравится.

Смейся, улыбайся, хмурься – тебе это идёт.

Живой человечек, живые, настоящие эмоции. Губы пухлые взгляд приковывают.

Настоящая.

Месяц уже прошёл. А интерес не угас.

Нет, и больше он не стал, что тоже интересно.

Мне нравится встречать её после работы, нравится ловить взглядом огоньки в её глазках-черносливках, нравится касаться губами её волос, и проводить языком по тонкой белой шейке.

Она вздрагивает, а я – я улыбаюсь.

Моя.

Она – моя.

Так быстро, и так предсказуемо…

Никогда не задумывался над тем, что у неё есть какая-то жизнь.

Что она где-то гуляет, с кем-то общается, и не чувствует себя одинокой без меня.

Пускай.

Это неважно.

И роли никакой не играет.