Взрослые люди

Я не навещала папу в его новых домах. Я гордилась этим в подростковом возрасте, могла громко заявить бабушке или маминым друзьям, что никогда не бывала у него и совершенно этого не хочу. Я использовала сильные выражения: «Я никогда не прощу ему того, как он с нами поступил», а мама делала вид, что ее это сильно беспокоит, она называла это «Идиным подростковым бунтом». Когда папа звонил, я нетерпеливо и односложно отвечала на его формальные вопросы.

Со временем он стал звонить все реже, и мы изредка встречались в кафе, когда он приезжал в город. Несмотря на то что я взрослела, я продолжала чувствовать себя недовольным, ничего не желающим подростком, а Марта обнималась с ним очень естественно, и я видела, что ему это нравится, она продолжала ездить к нему в гости в Трумсе, а я тайком завидовала, возможно, я тоже могла бы его навещать, но, если бы начала сейчас, это выглядело бы странным. А потом у него обнаружили рак, и мы много месяцев не разговаривали. У него была поражена поджелудочная железа. Марта ездила навещать его, а вернувшись, говорила, что я тоже должна поехать, что я буду жалеть, если не съезжу. Я думала, что это не так страшно, что ему станет лучше, мне нужно очень хорошо подумать, прежде чем ехать к нему, что я не готова. Пока я размышляла, папина жена позвонила Марте и сообщила, что он умер.

Мы осматриваем окрестности с вершины Хейи, разглядываем дома, которые, как нам кажется, узнаем, на другой стороне фьорда. Наверху многолюдно. Одна женщина немногим старше меня стоит в спортивных шортах и коротком топе и пытается сделать селфи с тремя детьми и собакой, и чтобы фьорд тоже попал в кадр. Двое старших встают у нее за спиной, улыбаются и складывают пальцы буквой «V», она опускается на колени и поднимает телефон, потом они разглядывают снимки.

— Малин не попала в кадр, — говорит мальчик.

— Сфотографировать вас? — спрашиваю я.

— Спасибо. — Мать протягивает мне телефон.

Я смотрю на них через камеру, солнце светит прямо на меня, их лица будут темными. Мама стоит чуть поодаль и улыбается.

— Иди сюда, Малин, — говорит женщина и протягивает руку младшей девочке. — Теперь все вместе.

— Ветер дует, — отвечает младшая девочка. — Волосы будут растрепаны, на фотографии получится некрасиво.

— Ветер дует на всех, — отвечает ее мать. — Ничего страшного.

— Я не хочу с вами фотографироваться, — кричит девочка и отходит в сторону.

Я жду с мобильником ее матери в руках.

— Давай, — говорит та, — не создавай проблему на пустом месте.

— Я, блин, не хочу! — орет девочка, чуть не плача.

Ругательство из ее уст звучит странно, она маленькая, неуклюжая, в розовых кроссовках, ей, наверное, лет девять или десять.

Я не могу понять, куда смотреть, ее братья усмехаются.

— Малин! — кричит женщина. — Перестань сейчас же.

— Малин, ты сейчас просто облажалась, — говорит один из братьев.

Они снова улыбаются, я фотографирую, и еще раз, вот так, говорю я и показываю им снимки, и женщина благодарит меня с широкой улыбкой. Я жду, что она отругает девочку за то, что та сказала «блин», но она не делает этого. Мы с мамой смеемся, вспоминая случившееся по дороге вниз.

— Малышка достала, — говорит мама, — но она крутая. Чем-то похожа на Пеппи.

— Да, — отвечаю я, но думаю, что меня малышка не достала, она одновременно и бесила, и вызывала восхищение, как и ее брат, я никого из них не знала, но ощутила себя ее старшей сестрой, потому что она плохо себя вела, потому что беспокоилась о волосах, жаловалась и тянула время, когда все ее ждали. Я бы никогда ничего подобного не сделала, думаю я, я бы послушалась маму, улыбнулась бы тете, которая собиралась нас сфотографировать, и наслаждалась бы тем, что мою младшую сестру отругали.

* * *

Я ВИЖУ ПРОПУЩЕННЫЙ звонок на телефоне, номер начинается с +46. Во рту у меня пересыхает, руки начинают трястись, я закрываю дверь в свою комнату и перезваниваю. Я попадаю на коммутатор и прошу соединить меня с врачом, говорю, мне кажется, он звонил, чтобы сообщить результаты анализов. Да, да, отвечает секретарша и обещает соединить меня, если врач свободен.

— Здравствуйте, — говорю я, когда слышу, как врач называет свое имя, и называю ему свое, а в груди и ушах у меня стучит.

— Здравствуйте, Ида. — Он произносит мое имя так же, как и в тот раз в клинике, с широким шведским «и», которое практически превращается в «э». — Как ваши дела, Ида? — интересуется он.

— Все в порядке.

— Наслаждаетесь летом?

— Да.

— Проектируете красивые дома?

— Ага, — говорю я, нетерпеливо ерзая на кровати.

По телефону его голос звучит немного неразборчиво, но я слышу, он сообщает, что пришли результаты моих анализов, но, к сожалению, с ними не все в порядке.

— Я подумал, надо вам об этом сказать, — говорит он и добавляет еще что-то, я не разобрала.

— Простите, я плохо вас слышу.

Он повторяет свои слова, но я по-прежнему не понимаю, о чем он.

— Простите, но повторите, пожалуйста, еще раз, — говорю я. — Простите, но я должна убедиться, что все поняла.