Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть III: Мудрость

– Не сомневаюсь, что напишет. Он у тебя напишет, что он император Вьетнама. А потом люди станут говорить, что я пытаю людей прямо у себя в офисе. Нет, мой друг, тут тебе не Сайгон. Тут нужно думать. – Он выразительно постучал себя пальцами по лбу. – Ладно, я обещал тебе урок житейской мудрости. Смотри, сейчас увидишь, как это работает.

Как раз в этот момент в дверь просунулся Шакал:

– Мы привезли деньги, – проговорил он и снова исчез за дверью.

– Пусть заходят, – крикнул ему вслед Кань.

Когда Толстый и Тонкий (держа в руках пакет с деньгами) зашли, Кань сказал так:

– Не стану скрывать, мастер Минь был сторонником достаточно решительных мер. – Тут Кань многозначительно покосился на Толстого. – Но, посоветовавшись, мы решили следующим образом: Тонкий отдает мне одиннадцать тысяч фунтов, и его долг перед Толстым, – конечно, Кань называл их по именам, но я не запоминаю то, что считаю для себя неинтересным или ненужным, – я принимаю на себя.

С этими словами он жестом приказал Тонкому положить деньги на стол. Я молча наблюдал за выражением лиц спорщиков. На лице Тонкого читалось явное облегчение. Он отдал свой долг и мог считать, что его дело разрешилось. Толстый же, напротив, был по меньшей мере озадачен: одно дело требовать деньги у неудачливого, запуганного торговца, совсем другое – у босса Каня.

Кань взял в руки пачку банкнот, не торопясь, так, чтобы все видели, пересчитал деньги и выдал Тонкому расписку, которую зачитал вслух и которая гласила, что он получил от Тонкого деньги и принимает на себя его долг. Затем, так же не торопясь, Кань отделил от общей пачки тысячу фунтов, которую торжественно поделил пополам.

Тонкого, который наконец расстался со своим долгом, все эти манипуляции уже не слишком интересовали; Толстый же наблюдал за этим процессом с заметным напряжением. И вот Кань закончил священнодействие (я не смог подобрать другого слова для описания того, как он обращался с деньгами, которые явно очень любил) и приступил к их распределению.

Десять тысяч, то есть сам долг, он отдал Толстому (не забыв взять с него расписку), сказав при этом, что возвращает ему долг, а за процентами пусть придет тот ирландец, у которого Толстый занимал эти деньги. Когда тот явится, то босс Кань немедленно заплатит ему две с половиной тысячи фунтов из своего кармана, ибо готов на все ради восстановления дружбы между такими двумя уважаемыми людьми, как Толстый и Тонкий. Пятьсот фунтов он отдает Тонкому, как совместный подарок от себя и от Толстого, который, как человек, известный своей щедростью, наверняка не будет возражать. А еще пятьсот фунтов он берет себе, чтобы хоть как-то компенсировать свои затраты, которые ему, несомненно предстоят, когда ирландец придет за своими процентами.

Выпроводив ошеломленных таким решением Толстого и Тонкого, Кань обратился ко мне:

– Смотри, это классика. Толстый получил свои деньги. Возразить он ничего не сможет, потому что сам при свидетелях только что утверждал, что никаких процентов с земляка брать не собирался. Наказание же для него в том, что не получил даже ту «процентную» тысячу фунтов, которую назначил вначале. А главное наказание состоит в том, что он знает о том, что я ему не поверил и завтра об этой истории узнают все – Занг постарается. Тонкий рассчитался с долгом и получил полтыщи фунтов от меня в подарок. Все узнали, какой босс Кань справедливый, щедрый и умный. Никакой ирландский торговец, как ты сам понимаешь, за деньгами не придет, потому что его не существует в природе, так что босс Кань за полчаса заработал полтыщи фунтов. Получается, что у меня зарплата тыща в час.

Считаем дальше. Теперь все будут знать (снова Занг постарается), что мастер Минь подружился с боссом, и это сильно упрочит мой авторитет. А я дал мастеру Миню урок, так что теперь я прихожусь ему практически учителем. И еще у меня новая секретарша – красавица и разносчица нужных мне сплетен. Для деловых же, не требующих огласки встреч у меня есть старая мегера, пусть и страшная, но проверенная и «без языка».

И заметь, всем сплошная польза. Занг получила рабочее место, с хорошей оплатой. Ей нравится, она уже начинает строить этих, как ты выражаешься, быков и шакалов. Я честно (и даже не прибегая к насилию, как предлагали некоторые) разрешил спор. Дал всем понять, что я мудро «решаю вопросы», при этом не жадничая и не требуя лишнего, хотя вполне мог бы. В общем, я добрый, честный и не такой уж и страшный.

– Да уж, ты хороший манипулятор, – кивнул я. – Но называть всю эту чепуху, будь она хоть трижды полезной для жизни и управления людьми, мудростью, пусть даже и житейской, я не стал бы.