Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX в.

Ближайшее окружение императрицы Марии Александровны, зная трепетное отношение матери к старшему сыну, подчеркнуто критически относилось к цесаревичу Александру. Граф С.Д. Шереметев упоминает, что, бывая у наперсницы императрицы фрейлины А.Н. Мальцовой, он часто слышал «слабое мнение» о новом цесаревиче⁵¹.

Перемены в характере будущего Александра III зрели незаметно даже для тех, кто постоянно находился рядом с ним. Точкой, во многом завершившей формирование его характера, стала трагическая смерть Александра II. Многие из тех, кто видел Александра III в мартовские дни 1881 г., отметили для себя эти совершенно непонятные и неожиданные для них изменения. Фрейлина А.Ф. Тютчева записала свои впечатления в дневник 25 марта 1881 г.: «В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределенное, неуверенное, и я замечала это еще очень немного лет тому назад. Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашивала себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах, кратких и отчетливых, – одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами»⁵².

Платье из узорчатого бархата и шелка. Фирма «Ч. Ворт». Париж. 1880-е гг.

Впоследствии эти черты личности Александра III развились и усилились. Мемуаристы отмечали некий контраст между свитой царя и им самим. Контраст, порожденный спокойным сознанием своей исключительности. Об этом в воспоминаниях очень хорошо написал художник, критик и искусствовед А.Н. Бенуа, случайно увидевший царя среди его свиты в театре: «Состав этой густой и толкавшейся в разные стороны массы не отличался ни красотой, ни элегантностью, ни величественностью, ни какой-либо «породистостью». Большинство присутствующих состояло из согбенных под бременем лет сановников и из большей частью маленьких, толстеньких, а частью из тощих и комично высоких старых дам… Двери ложи распахнулись, выбежали церемониймейстеры с длинными тросточками, и за ними появился государь, ведя под руку новобрачную… Меня

поразили его «громоздкость», его тяжеловесность и – как-никак – величие… Лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз… Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и жизнь самых близких!»⁵³

Следует подчеркнуть, что «особость» царя не являлась искусственной позой, порожденной исключительностью положения, нет. Это была столь редко встречающаяся и столь ценимая людьми особая харизма власти, воспринимающаяся на подсознательном уровне. А.Н. Бенуа писал: «Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непринужденность, абсолютное отсутствие какой-либо «позы» (позы властелина), что нельзя было сказать ни про его брата Владимира, ни (в особенности) про недоступного, высокомерного вел. кн. Сергея Александровича»⁵⁴.

При спокойном осознании силы своей власти Александр III считал себя вправе периодически «проявлять характер». Современники отмечали, что он умел держать и сдерживать. Несмотря на всю ровность характера, царь мог себе позволить, отчасти театрально, «гневаться», ударяя «кулаком об стол, и удар был серьезный»⁵⁵.

Его резолюции пестрят резкими и нелицеприятными высказываниями и характеристиками. Он мог прямо в глаза назвать нерадивого подданного резким словом. Как вспоминали близкие к царю люди: «Крепкое словцо⁵⁶ было присуще его натуре, и это опять русская черта, но в словах не было озлобления. Этот была потребность отвести душу и ругнуть иной раз сплеча, не изменяя своему добродушию. Иногда за столом и при свидетелях говорил он, не стесняясь, прямо набело, и когда уж очень становилось неловко от его слов, «она» (императрица Мария Федоровна. – И. 3.) полушутя, бывало, обращалась ко мне и говорила: «Быстро расскажите мне что-нибудь» или «Ничего не слышно, не правда ли, мы ничего не слышали?», а, в сущности, нисколько этим не стеснялась и всегда сочувствовала ему. И это было особенно привлекательно»⁵⁷. Но при этом Александр III «никогда и никому не говорил «ты». Николаевское поколение видело в этом что-то патриархальное и отеческое, но на самом деле оно не всегда оправдывалось и только сбивало понятия… Ни тени «фамильярности» никогда не допускал себе цесаревич»⁵⁸.

Император Александр III (с бакенбардами)