Взрыв

До обозначенного Раббани срока оставалось четверть часа, и Абдулло напомнил: пора выходить сдаваться. Кому дорога жизнь, пусть не теряет возможности…

– Надо бы ответить, – сказал Николай ротному.

– Валяй!

Пушник осмотрелся, увидел подходящий кусок фанеры и углем, поданным догадливым Вырковичем, лихо, не отрывая руки, изобразил гигантский кукиш.

– Пойдет, как думаешь? – спросил, любуясь своей работой.

– Символ из языка международного общения! – захохотал Моряк.

– Можно выставлять на обозрение? – спросил Выркович.

– Давай, – ухмыльнулся Николай, довольный признанием художнических способностей. – Только попроворней, а то у духов могут нервы сдать…

Сашок подхватил фанеру, полез на крышу. Вскоре «художественное полотно» с выразительным ответом уже красовалось на фронтоне арсенала. Прошла минута-другая. Затем простучала отрывистая автоматная очередь, прошив фанеру наискось.

– Дошло! – констатировал Николай.

– Теперь полезут. По местам, ребята! – распорядился ротный. – Без команды огня не открывать!

Из крепостных ворот, как черви из преисподней, выскочили душманы. Среди них замелькали фигуры в черных рубашках с погончиками, в брюках, заправленных в высокие ботинки армейского образца. Действовали они четко, организованно, подчинялись неслышной команде. Военная выучка их была очевидной. «Чернорубашечники», как окрестил их Связист, вытянулись в цепь, соблюдая интервал. Сзади для прикрытия появились станковые пулеметы.

Акар Барат, сжавший рукоятку ручника, перехватил взгляд Пушника и пояснил:

– Малиши.

– Что за звери?

– Племя есть. Границу Пакистана охраняют. Малиши войну понимают, ученые. Отряды у них, форма…

Пушник присвистнул. Факт появления малишей был сам по себе примечательным. Раббани привлек пакистанцев, значит, не надеется на своих, да и события в Бадабере получили, по-видимому, широкую огласку. А чем сильнее будет резонанс, тем больше вероятности, что о них узнают иностранные корреспонденты или вдруг свои…

Внезапный огонь с короткой дистанции, открытый по команде старлея, не вызвал среди малишей паники. Они не побежали назад, как духи, а залегли и начали отстреливаться. Неся потери, продолжали медленно ползти вперед по-пластунски. Это были хорошо обученные, смелые бойцы. И огонь они вели меткий. Два афганца и тихий незаметный белобрысый солдатик, о котором было известно, что до войны он «воевал» на колхозном тракторе, стали жертвами прицельной стрельбы.

Малишам, чтобы достичь арсенала, оставался последний бросок.

– Гранаты – к бою! – крикнул старший лейтенант. Барат продублировал команду по-афгански.

Николай мысленно похвалил ротного. Научился-таки действовать хладнокровно: момент для применения карманной артиллерии выбран удачно.

Разрывы густо накрыли плац, разбрасывая, кромсая тела врагов. Оставшиеся в живых поспешно отползли, потом вскочили и ринулись к воротам. Оружия никто не бросил. Когда нападавшие скрылись за воротами, раздался одиночный выстрел. Полуян вскрикнул, схватился за плечо. Сквозь пальцы побежали алые струйки.

– Товарищ сержант, – вскочил Выркович. – Я сейчас. Я перевяжу. Господи, мама, что же делается на свете!..

Подошел Барат, держа в руках охапку ветоши. Отодвинул плечом трясущегося парнишку и мастерски сделал перевязку.

– Давай, шурави, ложись, – сказал. – Твоя работа конец, наша начинается. Слушай концерт, Абдулло опять песню петь начинает…

Действительно, голос переводчика, многократно усиленный динамиком, выпрашивал у арсенальцев разрешение забрать погибших, дабы предать земле. Магометане были неутомимы: шли на смерть, борясь с неверными, но, покидая мир, были убеждены во встрече с Аллахом.

Пушник не вслушивался. Напряженный бой вымотал до предела. Не было сил двигаться, не хотелось говорить. Посмотрев издали на Алексея, распоряжающегося набивкой патронных лент, Николай даже позавидовал: ротного обуревала нерастраченная прежде энергия. Лицо в струпьях, глаза воспалены, сквозь дыры в балахоне виднелось грязное в кровоподтеках тело. И все же это был настоящий командир, слову которого внимали.

– Крикни, Барат, пусть убирают, – сказал Алексей. – Пока духи займутся трупами, нам обеспечена передышка.

– Верно говоришь, – заметил Барат, не отходя от Полуяна. – Передышка хорошо. Но мертвых нет.

– Не понял. Я о тех, у кого дыра в голове.

– Дырка ничего… Погиб за Аллаха – твое место рай.

– По-твоему выходит, духам и помирать не страшно?

– Настоящий мусульманин радуется, когда в бою с неверными погибает, – подтвердил Барат. – Коран сура сто шестьдесят три: «… не считай тех, которые убиты на пути Аллаха, мертвыми. Нет, живые! Они у своего господа получат удел».

Афганец не проговорил, пробормотал странные слова, наблюдая в щель за уборкой трупов. Горько пахла пронизанная порохом жара, от которой першило в горле. Предстоял вечерний намаз…

Динамик голосом Абдулло на сей раз попросил выслать парламентеров. Торжественно объявил: переговоры будет вести сам господин Раббани.

– Какая честь, – усмехнулся Алексей.

– Если бы малишам не дали как следует прикурить, – заметил Пушник, – вряд ли этот барин снизошел бы до переговоров.