Взрыв

Многие успели побывать в его лаборатории. Вчерашние информационные доклады тоже заинтересовали Ивана Андреевича. Он старался не думать о них, вспоминал, сегодня или завтра последний экзамен у старшего сына, поступающего в университет? Усы отпустил... В десятом-то классе! Жена, конечно же, волнуется, все домочадцы переживают из-за экзамена, советуют, пытаются помочь. Только он, глава семьи, оторванный от обычной своей жизни, остается безучастным...

Вчера на конференции героем был он, советский профессор Петраков. Оригинальная постановка дела в лаборатории, выдающиеся результаты экспериментов...

Оглушило все это Ивана Андреевича. Работал он спокойно в лаборатории, и никому, кроме узкого круга специалистов, не было дела до его исследований. А тем более — повышенного интереса в международном масштабе. Надо же было вылезти на люди с монографией! Четко все рассказал, обоснованно: живой организм (а человек, разумеется, прежде всего) может и должен активно жить в несколько раз дольше обычного. Доказано в лаборатории на живых моделях. Они, эти модели, за короткое время выполняли такой объем работы, какого в обычных условиях хватило бы на две-три нормальных жизни организма.

Возликовал Иван Андреевич, не выдержал радостной нагрузки. Впрочем, кому ни доведись, кто сможет умолчать? Речь-то о самой жизни, о ее продлении каждому смертному! Потому и покатили к Петракову из других стран, вот и зашумели на конференции...

Длинный пассажирский салон был почти пустым. Лишь впереди, у кабины пилотов, сидели несколько человек, да позади, у двери в другой такой же салон, небольшая группа людей. Всего человек двадцать. Ивану Андреевичу показалось это странным. Межконтинентальный рейс, великолепный лайнер и — отсутствие пассажиров. Впрочем, кому нужен этот остров Талум? Что там, необыкновенные пляжи или всплеск новейшей моды? Ничего Иван Андреевич не слышал о Талуме. Летят, видимо, сугубо деловые люди. Надо — вот и летят.

Подошла стюардесса с легким пластмассовым подносом, улыбаясь, отщелкнула столик от спинки переднего кресла.

Завтрак. Стакан сухого зеленоватого вина, стакан апельсинового сока, бутерброд с ветчиной, куриная ножка, две крошечные коробочки с перцем и солью, тонкие палочки для чистки зубов, нож, вилка.

Была матушка Земля, была и есть! Кислое вино, сладкий апельсиновый сок, черный пахучий перец — все напоминало уютный домашний стол, когда собирались семьей и говорили, говорили... Раньше как-то и не обращал внимания на то, какое это счастье. Надо было подняться едва ли не к самому солнцу, забить голову этим Талумом, чтобы испытать земную радость...

Да!.. Еще вопрос. Почему никто не полетел вместе с ним? Агитировали, небывалые возможности для научной работы на Талуме расписывали, а не полетели. Будто вытолкнули одного — и действуй как знаешь. Правда, ему сказали, на острове уже известно о его приезде (значит, побеспокоились все-таки), встретят, как положено, все покажут, что захочется. Что ж, и на том спасибо. Он, Иван Андреевич, всегда умнеет с опозданием: когда сделает, задумается, тогда и начинает понимать, что́ упустил да что́ недоглядел.

И еще недоразумение. Никто из работников советского посольства не пришел проводить. Накануне отъезда Иван Андреевич побывал у посла, состоялась интересная беседа о конференции. Посол одобрил намерение Петракова познакомиться с новой научной работой; тогда еще не было окончательно решено — ехать на Талум или на какой-то другой остров. Предложений было несколько, лишь в последний момент стало ясно: Талум...

С отъездом получилась какая-то чехарда. Устроители поездки сказали: к трассе полета приближается тайфун, участок пути с непогодой надо проскочить побыстрее, так как не исключено, что за одним тайфуном появится другой. Поэтому самолет было решено отправить раньше положенного времени. Скорее всего, поэтому и не было никого из посольства. А об изменениях со сроком вылета Ивану Андреевичу даже в голову не пришло предупредить посольство. Опять упущение. Только в самолете понял, что он, видимо, создал новые заботы; без хлопот о нем у дипломатов, конечно же, работы хватает. Могло случиться и так, что в это время у них были другие дела, поважнее.

Улыбающаяся стюардесса забрала поднос. После завтрака Иван Андреевич задремал. Он чувствовал дрожь подлокотников кресла, ощущал на лице легкий ветерок из сетчатого отверстия над головой, сквозь дрему старался отгадать: в бездонном небе откуда взяться ветру? Но ведь в самолете есть специальные для того устройства...

Когда дремота прошла, Иван Андреевич увидел в иллюминатор облака. Замигала светящаяся надпись над дверью в кабину пилотов: потребовали пристегнуть ремни. Самолет готовился к посадке...

Земля покачивалась за бортом самолета, увеличивались, будто распухали, горы с белыми шапками снега, нахлобученными на вершины. Даже в защищенном от внешних вторжений салоне чувствовалась упругость воздуха. С приближением земли гул возрастал, становился непереносимым, казалось, конца этому не будет, самолет не выдержит, взорвется.