Взрыв

Неуклюже получилось у Ивана Андреевича. Он и сам уловил, пустые слева произнес, да и не к месту. Даже неловко стало, хотя, казалось бы, подумаешь — Регина.

Она засмеялась, повела плечиком: по-своему, слишком по-женски расшифровала слова Ивана Андреевича. И уже кокетничала, польщенная его вниманием.

— Это не имеет значения, господин Петраков.

Вот чего еще не хватало!.. Иван Андреевич вовремя спохватился, сдержал резкие слова: ни Регина, ни эта прогулка действительно не имеют никакого значения. Недовольный собой, он спросил официальным тоном:

— Господин Гровс еще кого-нибудь пригласил?

Регина удивленно вскинула брови:

— С нами нет господина Гровса, можно не говорить о господине Гровсе. Вы, господин профессор, оказывается, тоже ревнивец, как и он.

Голос, голос-то какой! Тон, каким она говорила! Будто знакомы-перезнакомы, будто путь в квартиру Гровса действительно интимная прогулка. Лучше уж совсем молчать. Иван Андреевич так и сделал: до самого подъезда Гровса не произнес ни слова.

Помещение, куда они вошли, не походило на обычное жилье. Налево и направо от парадного входа, поднимаясь, описывали полукружия широкие лестницы, накрытые бордовой дорожкой из шерсти. Между лестницами в квадратном обрамлении из серого мрамора — бассейн, посреди бассейна густым снопом поднимались тонкие струйки фонтана. От бассейна веяло свежестью. Посидеть бы около...

Наверху, на площадке между лестницами, в больших кадках разрослись китайские розы, кактусы, рододендроны, фикусы, азалии. Они стояли двумя рядами, между ними было оставлено для прогулок узкое подобие тропинки. В прогале между азалией и фикусом был поставлен короткий диван из неошкуренных жердей тиса. Диван был сделан недавно, бурые торцовые спилы еще не потемнели, выглядели свежими.

С площадки через открытую резную дверь они шагнули в большую комнату. Вдоль окон стояли массивные пни с наброшенными на них темно-бурыми медвежьими шкурами. Тянулся грубо сколоченный, а все же выскобленный до желтизны стол. Ножки стола были кривыми, с белыми спилами сучков и отставшей, кое-где потрескавшейся корой. В углу стояло громоздкое сооружение из подогнанных друг к другу палок, переплетенных желтыми и красными ветками песчаной шелюги. Грубые палки из досок были уставлены кувшинами, кружками, тяжеловесными тарелками — все из грязно-рыжей керамики. Сработано под старину. Скорее всего, это было особое помещение — для приемов. Не могло постоянно обедать здесь столько человек, сколько стояло пней. Тогда это было бы похоже на респектабельный зал ресторана. А где эти люди?

Гровс встретил Ивана Андреевича широким гостеприимным жестом — проходите, пожалуйста, наконец-то дождались вас. На нем был светло-серый костюм из тонкой шерсти, белая, с расстегнутым воротником рубашка. Тяжело склонив вперед крупную голову и с каждым шагом будто склевывая что-то в воздухе массивным вислым носом, он прошел к дальнему концу стола — там уже стояли приборы.

Рядом с Гровсом Иван Андреевич выглядел щеголеватым молодым мужчиной: в меру подтянутый, при галстуке, еще не остывший после прогулки и занятий с гантелями и потому — с раскрасневшимся лицом.

Сиротливо, словно стыдясь своей малочисленности, лежали на столе недалеко друг от друга две салфетки. Рядом с ними на маленьком кусочке огромного пустого стола так же неуютно выглядели несколько тарелок, вилок, салатница, прибор с перцем, горчицей и солью.

— Рад видеть вас, господин Петраков. Прошу извинить, но нашу встречу я бы не хотел омрачать воспоминаниями о недавнем инциденте у ворот. Вы — умный человек, должны понимать, что, как говорится, лбом стену не пробьешь. Не будем вспоминать, хорошо? Легче станет в беседе, интереснее.

— Как вам угодно, господин Гровс.

— Ну зачем так?.. Давайте проще.

— Хорошо, господин Гровс.

Они сели рядом. Гровс предложил салат. Иван Андреевич сдвинул через край несколько зеленых листьев.

— Виски? Водки? — заботливо пробубнил Гровс, глядя на Петракова.

— А если вообще без этого? — спросил Иван Андреевич жестко, и Гровсу стало ясно: гость пить не будет.

Иван Андреевич на своей тарелке перекладывал зеленые листья с места на место; Гровс смотрел то на бутылки, стоявшие на плетеном столике у окна, то на деликатного Ивана Андреевича.

— Что ж, обойдемся. Я-то думал, уважаемый профессор, просто побеседуем...

— Как это «просто»? Ни о чем?

— Понимаю ваше беспокойство, господин Петраков. Не будем играть в кошки-мышки. Вы, разумеется, догадались, что я знаю о переговорах с вами Уоткинса и Жака. Это естественно. Они выполняли мое распоряжение.

— Благодарю за откровенность.

Гровс перестал есть, поднял голову. Массивное лицо его выражало суровую решимость.

— Не положено мне развязывать язык. Но прямо скажу — деваться некуда. Да и вам я почему-то доверяю... Одно условие: как бы ни сложились наши общие дела и наши личные взаимоотношения, вы никогда, никому ни слова о том, что я сообщу. Хорошо? Я вынужден сказать важное, иначе сомнения заедят вас, многое испортят. А пользы от этого никакой.