Взрыв Генерального штаба

Что ни говорите, а приятная вещь — офицерский этикет. «Честь имею представиться… Прошу следовать…» Да, офицеры — соль земли, аристократы духа. Это всегда внушали юным гвардейцам школьные наставники. И были, конечно, правы. Жаль, что в этом благородном обществе Лёну оставалось быть недолго.

Или уже не жаль?

Жалей, не жалей — выхода нет.

Если не станут задерживать, уйдет сразу, как передаст запись. Если сразу не получится — тогда при первой возможности. Возвращаться в школу нет смысла. Рапорт он отправит по почте.

«Настоящим доношу, что…» Нет, не так, надо по-офицерски: «Честь имею доложить, господин генерал, что больше не считаю возможным находиться в составе вверенной Вам гвардейской школы. Вынужден отказаться от звания суб-лейтенанта и чести носить обещанный Вами кортик. Смею обратиться с единственной просьбой: сообщите воспитанникам школы, что мое исключение было лишь инсценировкой, вызванной условиями особого задания… Честь имею, господин генерал…»

«А имеешь ли ты честь? Ты отпустил врага, который оказался у тебя на дороге…»

«Потому что я не убийца! Мы оба поступили честно, предоставили жребий судьбе…»

«Это потом. А сперва был другой жребий! Вот тогда-то в самом деле все было честно, по-солдатски… Если бы короткий стебелек выпал тебе, ты прыгнул бы со скалы?»

«Я… наверно, да. Куда деваться-то…»

«А т о т струсил».

«Он маленький…»

«Он солдат».

«Он… не так уж и струсил. Он потом прыгнул бы, если бы мы не решили спросить судьбу».

«Чушь это! Такая судьба — индейка… Вернее, глупая водяная курочка. Первый раз — там была настоящая судьба. Ты не должен был спасать Зорко».

«Сидеть и слушать, как он зовет?.. Значит, я убил бы его».

«А клятва? А воинский долг?»

«А Зорко… Я полюбил его, как брата. А старик говорил, что Бог — это любовь. И в древних книгах написано так же…»

«Ну и что?»

«Разве можно убивать Бога? Пускай даже из-за воинского долга…»

«А империя? К н е й у тебя нет любви?»

Лён прислушался к себе. Есть любовь к Империи?.. Что такое вообще И м п е р и я? Бронзовые драконы на знаменах? Высокий, в полный рост, портрет Его величества в парадном зале? Книги о подвигах славных полководцев? Щемящий душу марш офицерского полка «Черные кавалергарды»?.. Да, это он любил. По правде…

«Но я не знаю, что важнее? Любовь к империи или любовь к брату?»

«Тогда… ты не гвардеец».

«Вот поэтому я и ухожу из школы. Сделаю, что должен — и уйду. Так мне и надо…»

Лодка подпрыгивала на маленьких гребешках, тихо урчал мотор. Береговые огни бежали назад и становились все реже. По берегам громоздились темные склады и цистерны, мерцали на рельсовых стрелках синие фонарики. Лейтенант вел суденышко в какую-то глухую бухту. Лён кутался в его плащ и думал, думал…

И вздрогнул — резиновый нос уткнулся в плавучий бак. Похоже, что из воды торчала железная бочка с откинутой крышкой.

— Прошу, суб-лейтенант…

Оказалось — не бочка, а люк полупогруженной маленькой субмарины…

Внутри было уютно, только непривычно пахло чем-то вроде нитроклея.

Лейтенант и пожилой старшина в берете усадили Лёна в узкое кресло, в закутке между изогнутыми разноцветными трубами. Дали термос с горячим какао. Хлопнула крышка, мелко задрожала переборка.

«Кажется, погружаемся», — подумал Лён. И вдруг вспомнил сказку про месяц. Как он, этот месяц, погружается в океан и плывет под водой к другому берегу, чтобы там опять выбраться в небо.

Плывет, как эта маленькая субмарина…

Интересно, какого она цвета? Может быть, желтая, как месяц? Есть модная песенка про желтую субмарину. У Лёна завертелась в голове мелодия.

В школе такие песенки не одобрялись, начальство считало, что воспитанникам полезнее марши и торжественные увертюры. Но все же нынешняя музыка в школу просачивалась. Ведь не отберешь у всех подряд транзисторы и плейеры…

Если вспомнить по правде, вовсе не было в гвардейской школе стопроцентной уставной чинности. А было всякое: и анекдоты, от которых с непривычки полыхали уши; и самовольные отлучки старших курсантов к девицам; и тайное приставание больших воспитанников к маленьким; и ночные пиршества в спальнях, когда крепко спит подвыпивший дежурный унтер… Просто все это забывалось, когда под торжественный бой барабанов выплывали на правый фланг знамена. Все в тот миг казалось неважным, кроме одного: готовности к геройству…

Лёна качнуло — субмарина замедлила ход. Замерла. Затем — урчание воды в шлюзе, мигание плафона, толчок воздуха из открывшегося люка…

— Прошу, суб-лейтенант… Оставьте плащ в кресле…

Бетонная камера, ведущий вверх коридор. Еще коридоры. Все светлее и шире. Ковровая дорожка… Овальная дверь…

Туннели

Зорко ушел крадучись. Когда солнце было у горизонта.

До товарной станции он добрался на автобусе. На стрелках уже горели огни.

Знакомый путь — рельсы, вагонные колеса, камни, колючки…

Когда ему еще там, в интернатском городке, объясняли эти сложности — как добраться, отыскать подвал, дождаться, когда появится капсула с запиской — Зорко спросил с удивлением:

— А зачем все так… будто в шпионском кино? Прямо игра какая-то…