Взрыв на макаронной фабрике

Родные стены встретили нас наличием Ромки, Веника и Вовки. Рома сидел на кухне и нервно курил одну сигарету за другой. Это меня насторожило. Насколько я помню, Алексеев бросил курить несколько месяцев назад, когда нас с Дуськой выпустили из тюрьмы, где мы провели целые сутки. Помню, Ромка тогда дал торжественное обещание завязать с пагубной привычкой, а с меня взял клятву никогда не влезать ни в какие авантюры. Лица присутствующих не предвещали ничего хорошего. За исключением, пожалуй, лица Вениамина. Он, памятуя о благом деле, которое я когда-то совершила, теперь считал себя моим пожизненным должником. Приготовившись к неприятностям, я глубоко вздохнула и принялась усердно ковырять ногой пол.

– Никак Евгения Андревна опять в музее были, – выдвинул версию следователь.

Ромка хмуро глянул в мою сторону, но промолчал.

– А может, и экскурсию по городу совершили. Пешеходную! – продолжал издеваться Ульянов.

Я девушка скромная и воспитанная, поэтому и слова, уже готовые сорваться с губ, удержала, хотя и с большим трудом. Единственное, о чем я жалела, так это о том, что позволила своей любимой Дусе выйти замуж за представителя наших очень внутренних органов! Уж лучше б она вышла замуж за пожарного, ей-богу! Те хоть спать любят…

– Нет, мы не ходить в экскурсию, – неожиданно заговорил американец. – Мы заниматься благотворительность!

Ульянов перевел на Доуэрти удивленный взгляд, Алексеев поперхнулся дымом и мучительно закашлялся. Мы с Венькой открыли рты и, не дыша, смотрели на немую сцену.

– Благотворительность? – зачем-то переспросил Вовка.

– Ну да, а что тут такого? – пожал плечами Рассел. – Мы с Женькой заниматься благотворительность! Правда, Женька?

Я захлопнула рот и кивком головы подтвердила сказанное. Однако следователь на то и следователь, чтобы задавать дурацкие вопросы. Вероятно, с первым удивлением он справился, потому что к нему вернулась его обычная подозрительность и ехидный тон.

– Хорошее дело! – похвалил Вовка. – И что же, позвольте узнать, вы делали в целях этой самой благотворительности?

Самостоятельно ответить на этот вопрос я не могла, потому как и сама не знала, как частное расследование связано с благотворительностью. Пока я мучительно соображала, Рассел вновь пришел мне на помощь.

– Мы помогать психологически ветерану война! – гордо заявил он и выпятил вперед грудь.

– Отечественной? – прошептал совсем обалдевший Веник.

– No, чьечьенская!

Веник громко сглотнул и часто-часто заморгал. Мое же сердце наполнилось законной гордостью за себя и за Рассела. Нет, ну каков американец! Вроде бы и не соврал, а так ловко выкрутился. Вон Ульянов стоит и таращится на него, словно рак на кильку! Наверное, и про вопросы свои думать забыл. Все испортил Алексеев.

– Ну, хватит! – рявкнул он и так хватил кулаком по столу, что тот жалобно скрипнул. – Или ты говоришь правду, или я отправлю тебя к деду в деревню. Пожизненно!

Ехать в деревню к Ромкиному деду совсем не хотелось. Я просто не представляла себя среди кур, коров и свиней. Ко всему прочему в той деревне не было ни света, ни горячей воды, ни молодежи. Деревенька умирала, и остались в ней только местные аксакалы. Единственным развлечением старичков был старый сломанный трактор, угнездившийся на краю поселения. Вечерами бабки и Ромкин дед собирались возле него, чтобы поделиться своими впечатлениями от прожитого дня. Но и рассказывать мужу о расследовании тоже не хотелось. Поэтому я молчала как партизанка. Однако Алексеев понял мое молчание по-своему:

– Ладно. Не хочешь говорить – не надо. Венька, веди!

Веня растворился в пространстве, но буквально через минуту материализовался вновь, и не один. Вместе с ним предстал пред мои светлые очи… Тимур. Второй глаз несчастного украшал свеженький фонарь. Судя по качеству и размеру приобретения, это постарался Ро-машка.

– Привет! – буркнул Тимур и отвернулся.

Мне оставалось только посочувствовать несчастному. Сначала Кузя со товарищи устроили бедняге допрос с пристрастием, теперь то же повторили мои родные и близкие. У Тимура появился прекрасный повод задуматься о значении слова «судьба».

– Ну? Что теперь скажешь? – прищурился Ромка.

А что я могла сказать? Не правду же, в самом-то деле! К тому же я не знала, о чем успел поведать Тимур, как долго и как настойчиво с ним беседовали.

– А что бы ты хотел услышать, Ромочка? – ласково спросила я. – Ты только скажи, родной! А уж я постараюсь! Как на духу, ей-богу. Ты мне веришь?

Алексеев скептически ухмыльнулся:

– Ты сама-то себе веришь?