Взрыв на макаронной фабрике

– Это не казах, а якут, – мрачно ответил Тим. – Один из курьеров. А убил я его потому, что подворовывать начал. Видать, его, как и тебя, мама не учила, что чужое брать нехорошо!

Это были последние слова Тимура. Отстой и Клоп увели двух барыг, и больше я их не видела.

Апартаменты в доме Шульца я все же оккупировала. Поужинав, приняв душ и завалившись на огромную кровать, принялась сочинять, что сказать Алексееву, когда вернусь утром домой. Так и заснула, не изобретя ничего, что могло бы спасти меня от разгневанного супруга. А в том, что супруг изволит гневаться, сомневаться не приходилось.

Утро началось с сюрприза. Проснувшись, я быстро оделась-умылась и спустилась в гостиную. На столе лежал листок бумаги, прижатый видеокассетой.

«Дорогая Евгения! – гласила записка. – Извини, нам пришлось срочно уехать. Дела, понимаешь… Договор наш считаю выполненным до последнего пункта. Кассетой распоряжайся по своему усмотрению. Хочешь – ментам отдай, хочешь – оставь себе на память. Будешь уходить, просто захлопни дверь. Да, и не забудь своего приятеля. Надеюсь, еще увидимся. Партнер Кузя».

Родя обнаружился мирно спящим в комнате для обслуги на втором этаже. Вчера первый раз за последний месяц он поел как нормальный человек; его разморило, и он уснул в разгар чистосердечных признаний братца и господина Шульца. Отстой и Клоп перенесли его в этот закуток и очень аккуратно уложили в кроватку. Подозреваю, что и сказку рассказали, и колыбельную спели – так сладко спал Родька.

Я потратила немало времени на пинки и уговоры. Родион проснулся лишь после моего обещания вылить на него графин холодной воды из-под крана с кубиками льда из холодильника.

– Доброе утро! – улыбнулся Родион. – А у нас есть что-нибудь из еды?

Вздохнув, я поплелась на кухню, по дороге ругая потихоньку всю мужскую половину человечества. Мой замечательный супруг с удовольствием носил любимой жене кофе в постель лишь первые два месяца после свадьбы. Еще примерно месяц делал это без удовольствия. А потом мне и вовсе пришлось просыпаться на полчаса раньше, будить ненаглядного и томным голосом капризной девочки напоминать Роме о его обязанностях. В конце концов мужу это надоело, и он предусмотрительно стал оставлять кофе на прикроватной тумбочке еще с вечера. Пить холодный кофе с утра – дело, согласитесь, малоприятное. Я попросила Алексеева заменить чашку бодрящего напитка на стакан сока и на этом успокоилась.

Воспоминания о супруге разбередили мою нежную душу, и я громко всхлипнула.

– Опять ревешь? – весело спросил Родион, появляясь на кухне. – Что на этот раз?

– Мужа вспомнила, – буркнула я, выкладывая омлет на тарелку.

– Он умер?

– Кто?

– Муж твой?

– Когда? – побледнела я и тихо сползла на пол.

– Не знаю, – пожал плечами Родион, тщательно пережевывая пищу.

Около минуты я хлопала глазами, а потом встрепенулась и заорала что было сил:

– В машину! Живо!!!

Родя поперхнулся омлетом, но спорить не стал и, насколько позволяло физическое состояние, резво двинулся к выходу.

В машине, по-прежнему стоявшей там, где накануне ее оставил Тимур, на заднем сиденье обнаружился мой сотовый телефон. Вероятно, вчера во время моего вынужденного путешествия он каким-то образом отстегнулся от пояса. Позвонить Ромке и сообщить о моем скором возвращении возможности не было. Батарея разрядилась, и мобильник грустно смотрел на меня погасшим экраном.

Всю дорогу я гнала как сумасшедшая. Родион, заметив мое душевное состояние, молчал и лишь изредка посматривал в окно. Интересно, чего он там пытался разглядеть? Лишь однажды Родя сочувственно произнес:

– Ты не волнуйся, Жень, все будет хорошо! Чего уж он хорошего разглядел в ближайшем будущем, я не знаю. Да и прозвучало это как-то неуверенно, так, словно он пытался сам успокоить себя. Меня это здорово разозлило, но я решила поберечь нервы – впереди маячило объяснение с родными и близкими.

При въезде в город я сбавила скорость и по мере приближения к дому ехала все медленнее и медленнее. Затормозив возле подъезда, я заглушила двигатель.

– Ну, пошли, что ли? – Я тяжело вздохнула и первой покинула салон.

Родька так же обреченно вздохнул и последовал за мной.

Перед дверью квартиры я замялась. Воображение рисовало мне картины одна страшнее другой, так что даже жить расхотелось. Чтобы прервать мучения, я надавила на кнопочку звонка.

Дверь открыл мрачный и бледный Веник. Он сочувственно посмотрел на меня и, не говоря ни слова, прошел в большую комнату. Мы с Родькой гуськом потянулись за ним.

Собственная гостиная показалась мне удивительно тесной. Приглядевшись, я поняла причину этого преображения. В довольно просторную комнату набилась куча народу: Ромка, Венька, Рассел, Вовка Ульянов с Дуськой, Тенгиз Гогочия и несколько ребят из следственного отдела прокуратуры. Увидев расширенный состав прокурорских, я приободрилась в предвкушении триумфа.

– Ты опять с этим? – Алексеев поднял на меня воспаленные глаза и набычился.

Видно, нелегко далась ему минувшая ночь. Да и все остальные выглядели так, словно совсем не спали.