Взрыв у моря

Суденышко шло, зарываясь в волну, открытое брызгам и ветру. Кроме ребят, на теплоходе было человек семь — они укрылись внизу, в носовом салоне. А ребята остались на палубе.

Люда стояла у борта, прикрывала от ветра Иринку, и волосы ее с бантами сдувались то вправо, то влево, а платье, хотя и было мокрое, вспухало как парашют, но не обычный, с которым спускаются с неба на землю, а такой, который мог унести с земли на небо, и было боязно, что он унесет ее, и Костя каждое мгновение готов был броситься на выручку, чтобы удержать ее на земле.

Ветер, чайки, волны, качка… Весь мир ходил ходуном!

Радость не умещалась в Косте, клокотала, лезла наружу, как вино в бутылке, готовое вышибить пробку, и хотелось заорать во всю глотку, пройтись колесом по палубе, бесстрашно сорвать с Сашкиного облупленного носа очки, подбросить выше туч, поймать и снова бесстрашно посадить на его нос…

— Плохо, что пошли морем? Плохо, да? — крикнул Костя, сильно свешиваясь над бортом и захлебываясь от ветра и брызг, сорванных с поверхности бушующего моря. — Кого-нибудь укачало?

— Замечательно! — сказал Сашка, улыбаясь. — Только смотри, мальчик, не свались в море, оно кишит акулами… Никто тебя не спасет!

Костя засмеялся, потому что было смешно: акулы Черного моря так малы, что панически боятся человека, а еще и потому, что акул очень немного здесь, и потому, что Сашка уже совсем не сердито смотрит на него за это сумасбродство и самоуправство.

— Я худой и не представляю для акул интереса! — прокричал Костя. — А ведь красиво, красиво как! — Он кивнул на море.

Сердце у Кости заколотилось еще сильней… Ну что, ну что бы такое сделать? Мельком глянув на Женечку, который, съежившись, несчастненько сидел на скамейке, Костя увидел возле его ног лук, подскочил, схватил, вырвал из колчана стрелу, одним прыжком очутился у борта, вставил стрелу в тугую тетиву, растянул ее сколько было силы и пустил.

— Ловите стрелу! — крикнул он. — Ловите! Сейчас возвратится.

И, бросив Женечке его лук, вытянул над морем руки, словно и вправду мог поймать стрелу, которая со свистом ушла ввысь. В лицо Кости, внезапно прорвав облака, ударило солнце — будто стрела пробила тучи и вернулась к нему теплым лучом солнца. Лицо у Люды сверкало, нежное, чистое, в карих звездочках родинок, в улыбке узких глаз. Непрерывно дующий ветер прижимал к ней тонкое белое платье. Она казалась Косте удивительно стройной, легкой, восхитительной. Иринка тоже улыбалась во весь рот.

Недалеко от сестер стоял Сашка. Он смотрел на крутые, гладкие спины волн, и в его коротко подстриженных волосах радостно блестели, переливаясь на солнце, капельки морской воды. Один Женечка почему-то скис — стрелу жалел, что ли?

Глава 9. НА ГОРОДСКОЙ ПЛОЩАДИ

— Ребята, кто хочет пожевать? — спросил Костя, неожиданно вспомнив, что на теплоходике должен быть буфет. Он решил купить на свой последний рубль каких-нибудь лакомств.

— Я хочу! — закричала Иринка.

Костя двинулся к буфету и стал дергать мокрую ручку.

— Дверь хочешь сломать? — спросил молодой матрос в форменной рубашке и брюках. — Отваливай, буфетчица заболела.

Костя прошелся по теплоходу, заглянул на корму, а когда вернулся к ребятам, заметил, что Женечка еще больше съежился и, казалось, стал раза в три меньше, да и Люда с Иринкой уже сидели на скамье. Лицо у Люды чуть посерело, и она время от времени позевывала — не от качки ли? Кто бы мог подумать… Ведь у моря живет, можно сказать, морячка… Вот к чему привело его сумасбродство.

Один Сашка как ни в чем не бывало стоял у борта. Костя еще раз осторожно скользнул глазами по серому, с дрожащими от холода губами лицу Люды и полным вины и раскаяния голосом сказал:

— Надоело здесь, пошли лучше в салон…

Внизу меньше качало, Люда немножко ожила и почти перестала зевать. Она сидела рядом с Костей, почти вплотную, но совершенно не касаясь его, и он лицом и всем своим телом ощущал идущее от нее легкое тепло. Чтоб нечаянно не задеть Люду локтем или плечом, он сидел смирно, напряженно и боялся дохнуть.

— Кость, а ты влюбился в Люду, да? — вдруг спросила Иринка.

У Кости сразу заложило уши, и он отпрянул к спинке сиденья. Женечка засмеялся, показывая мелкие зубки.

Костя не сразу пришел в себя, а когда опомнился, выпалил:

— Дурочка! Ничего ты не понимаешь!..

— Ужей обиделся, — хныкнула Иринка. — Слова сказать нельзя… Разве это плохо?

Люда прищурила глаза и едва заметно улыбнулась, и в этой улыбке было что-то смутно загадочное, тревожное, даже хитрое.

— Костя совершенно прав, — сказала она и прыснула, — мы еще маленькие, чтоб влюбляться, и мамы с папами нам этого не позволят, вот придет время — тогда другое дело… Правда ведь?

— Правда, — подтвердил Женечка.