Взрыв в Леонтьевском

…Именно Манцева партия всего через несколько недель назначила на ответственную должность начальника Центрального управления чрезвычайных комиссий Украины, когда потребовалось решительно очистить их от проникших туда в неимоверном количестве чуждых и даже прямо вражеских элементов. Манцев справился тогда с этим поручением. Ответственным и горьким. Горьким, потому что он был одним из немногих, кто понимал в полной мере и осознавал опасность, которую мог представить чекистский меч, попавший во вражеские руки. Именно эти руки срубили через двадцать лет его красивую голову…

Почти в этот самый час Дзержинский и Мессинг ехали на открытой машине от Калужской заставы к себе на Лубянку. Когда раскрылась перед ними великолепная панорама Кремля, председатель МЧК тронул за плечо шофера:

— Остановитесь на минутку, товарищ Кудеяр.

Несколько мгновений Феликс Эдмундович откровенно любовался дивной красотой.

— Хорош наш Кремль, Станислав Адамович, а?

— Хорош, и впрямь хорош.

— Есть в нем что-то очищающее и возвышающее душу.

— Олицетворение национального духа и самосознания народа в камне.

— Верно… Белогвардейцы это тоже понимают. Не случайно на деникинских деньгах изображен Царь-колокол…

Губы Дзержинского тронула слабая улыбка:

— А знаете, до революции я в Кремле был всего один раз. Весной шестнадцатого года меня с Уншлихтом и другими товарищами из Таганской тюрьмы пешком пригнали в Московскую судебную палату. Теперь в этом здании Совнарком. К отбытому сроку добавили еще три года каторги.

Мессинг оживился:

— Значит, видели то место, где Каляев убил великого князя Сергея Александровича?

— Видел… Это почти сразу за Никольскими воротами… Бессмысленное убийство, бессмысленная жертва. Я имею в виду казненного Каляева, конечно, а не дядю царя.

Станислав Адамович рассудительно возразил:

— Не такое уж бессмысленное, если вспомнить, что бомбу террорист получил из рук Азефа и Савинкова. Скорее, политическая провокация.

— Пожалуй, — согласился Дзержинский. — Тем более жаль несчастного Каляева… И он, и Егор Сазонов, убивший министра Плеве, искренне верили, что народ откликнется на их подвиги новым бунтом.

— А в итоге лишь скверный анекдот родился. Дескать, великий князь впервые в жизни раскинул мозгами.

Дзержинский завершил недолгий разговор:

— И новые виселицы на тюремных дворах…

Тронул водителя за плечо:

— Спасибо. Поехали.

Неслышно двинулся с места автомобиль, набрал скорость.

Председатель МЧК обратился к Мессингу уже обычным своим, деловым тоном:

— Как обстоит сейчас дело с охраной Кремля?

— Оснований для беспокойств нет. Комендант Мальков в контакте с нами порядок навел.

— Флотский? — с улыбкой спросил Дзержинский, намекая на моряцкое прошлое Павла Дмитриевича Малькова.

— Вот именно. Система пропусков и контрольных постов продумана. Круг лиц, имеющих право выписывать разовые пропуска, ограничен до минимума. Все грузы, ввозимые в Кремль, досматриваются. Бойцы охраны надежный народ, партпрослойка значительная. Полагаю, что сегодня посторонний может проникнуть в Кремль разве что по воздуху…

Машина внезапно и ощутимо подпрыгнула: колесо прошлось по плохо подогнанному канализационному люку. Встрепенувшись от толчка, Дзержинский негромко, скорее всего не собеседнику, а самому себе, добавил:

— Или под землей…

Глава 16

По давно не убираемой почти исчезнувшими в Москве дворниками, потому грязной Пречистенке Вересков шел в сторону Пречистенского бульвара. Намерения у него были в тот день самые прозаические: добиться у то ли еще настоящего, то ли уже бывшего военного начальства решения вопроса о своем дальнейшем существовании. В конце концов, два месяца, что ему положен фронтовой паек, пролетят, а что дальше? Да и эти два месяца ему бездельничать никак не улыбалось. С него вполне хватило того сомнительного отдыха, что он отбыл после выписки из госпиталя.

Тетушка уже деликатно выспрашивала, не хотел бы Сергей пойти на работу в систему Наркомпроса. От самого слова «система» Верескова бросало в дрожь, но преподавать словесность в старших классах он взялся бы с удовольствием. Правда, предварительно пришлось бы изрядно заняться восстановлением растерянных за пять лет войны знаний и профессиональных навыков.

Татьяна, хотя прямо он с ней на эту тему не говорил, косвенными намеками дала понять, что одобрила бы его возвращение в школу — главным образом потому, как он чувствовал, что недолюбливала все, относящееся к армии, особенно его закоренелые «офицерские манеры».

День был холодный, порывами хлестал октябрьский ветер, гоня по тротуару опавшие листья. Сергей уже сворачивал на бульвар, когда с другой стороны улицы его окликнул чей-то забытый голос:

— Поручик Вересков!

Он поднял голову, и губы его раздвинулись в улыбке:

— Старший унтер-офицер Мартьянов?

Чекист довольно ухмыльнулся и перебежал неширокую Пречистенку. Давние сослуживцы крепко пожали друг другу руки. Потом нарочито недовольным тоном Феодосий спросил:

— И когда ты перестанешь дразнить меня унтером?

— А ты тоже хорош: «поручик Вересков»! Ты бы уж проще обратился: «Ваше благородие!»