Взрывной коктейль

Степанов попробовал лечь, подумать над сложившейся ситуацией, но, на ощупь проверив поверхность нар, отказался от этой затеи – грязно, липко, дурно пахнет. Сами собой всплыли предупреждения российского таможенника в аэропорту Шереметьево-2 насчет опасностей и стрельбы, но кто его тогда слушал? Все считали, что защищены законом и злодеев больше нет, но оказалось, что есть…

Профессор остановился посреди камеры. Опять поднял тему пятого участника экспедиции:

– Но где же Меньшиков? Почему он не с нами? Вроде бы вместе приехали… с чего вдруг его забрали?

Степанов придвинулся спиной к теплой стене, вытянул ноги. Отвечать не стал, он сам попросту не знал, что приключилось с пятым. Вполне могли расстрелять либо скормить живьем собакам. А скажи такое – либо профессор запаникует, либо Иванов визжать начнет, либо Малышева в истерике забьется, умирать никому не хочется, все считают, что смерть должна прийти только в старости, но не раньше.

…За дверью раздались шаги нескольких человек. Все подобрались, надеясь, что сейчас им объяснят, что к чему, но дверь открылась, и в камеру зашел какой-то местный житель, судя по отсутствию одежды, за исключением коротких грязных шорт. Принес здоровенную кастрюлю с баландой и поставил на ближайшие нары. Вытащил из кармана несколько ложек, положил рядом с кастрюлей. Вышел и захлопнул дверь.

Профессор приблизился к кастрюле, заглянул. Тут же передернулся и поспешно отошел.

– Какая-то еда, но воняет отвратительно.

Степанов слез с нар. Тоже заглянул:

– Это местная разновидность русского борща, профессор. За неимением лучшего нам придется есть баланду.

Малышева, до этого времени молчавшая, вдруг всхлипнула и отчетливо произнесла:

– Что же теперь с нами будет?

Остальные молча переглянулись. Ответа не знал никто.

Спустя две недели

Зеленая полоса ползала по монитору, отматывая уже, наверное, миллиардный круг. Сидящий рядом с пультом дежурный офицер лениво катал по столу карандаш, пребывая мыслями где-то далеко, и лишь краем глаза наблюдал за показаниями радара. Расхаживающий за его спиной полковник был, наоборот, взвинчен до предела, иначе и не скажешь; движения дерганые, прическа сбилась, кулаки сжаты, во всей фигуре чувствуется напряжение, глазами так и ищет, на ком бы сорвать злость. Третьим в помещении находился невысокий седоватый мужчина, в штатском. В отличие от первых двух, равнодушного и взвинченного, спокойно стоял у окна и рассматривал освещенный фонарями двор. На лице играла еле сдерживаемая улыбка, но полковнику своего настроения он пытался не показывать, не время еще.

Полковник наконец остановился. Пихнул дежурного в плечо:

– Ну, что там?

Тот прекратил раскатывать карандаш, подобрался для виду.

– Тишина, товарищ полковник. Небо чистое.

– Да где же они?!

Бросив мимолетный взгляд на стоящего у окна, полковник снова начал ходить туда-сюда. Потом, минуты через две, подошел к пульту и, сняв трубку, набрал короткий номер. Дождался, когда на том конце провода ответят. Строго спросил:

– Фролов, как там у тебя? Не появлялись?

Судя по звуку скрипнувших зубов, и там было глухо. Полковник положил трубку в гнездо, тяжело вздохнул. Вновь покосился на стоящего у окна штатского, но ничего говорить не стал. Возобновил ходьбу.

Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем сидевший у монитора офицер на мгновение встрепенулся, но потом вновь успокоился. От нервного полковника это не укрылось, он подошел ближе, уставился в монитор:

– Что там? Что увидел?

– Это гражданский пассажирский борт, товарищ полковник. На десяти с половиной тысячах идет, тем более в стороне вообще. Кто ж с такой высоты прыгать-то будет?

Полковник испытывал желание вновь оглянуться на стоящего у окна, но не стал. Отходя от пульта, на всякий случай погрозил дежурному пальцем:

– Следи.

– Слежу, товарищ полковник.

Улыбка седоватого стала еще шире, он уже не скрывал своего настроения. Еще бы не веселиться, совсем скоро вообще кошмар начнется, полковник на себе волосы начнет дергать от безысходности и злости. Предупредить бы, чтоб не дергался, но пока еще рано, подобное пока в планы не входит, вот чуть погодя, тогда да, тогда будет можно.

Зазвонил телефон на пульте. Полковник в доли секунды оказался рядом и сорвал трубку:

– Слушаю!.. Какая еще пьяная девка на машине? Фролов, ты у меня допрыгаешься! Какие могут быть пьяные женщины на полигоне в ночное время, с ума посходили, что ли?! В смысле, заблудилась? Я тебе… я… ты у меня на «губе» сгниешь, зараза!.. Гоните ее отсюда в три шеи, здесь учения проводятся! Пусть обратно едет, откуда появилась!

Полковник давно бы матом заругался, но при штатском вынужден был говорить более-менее культурно, сдерживался по мере сил. Даже трубку положил в гнездо аккуратно. Отойдя от пульта, вновь стал ходить по помещению пункта слежения. На стоящего у окна старался смотреть поменьше; чувствовал за собой некоторую вину за то, что вверенное подразделение разболталось сверх меры, уже заблудившихся девок от полигона отогнать не могут своими силами, все звонят и нервы мотают, никакой самостоятельности, понимаешь.