Взрывной коктейль

Дверь громко лязгнула, отделяя внешний мир от уже привычной камеры на шесть нар с кучами прелой соломы и роем злобных москитов. Четверо ученых из России с тяжкими вздохами повалились на нары. Очередной день плена подходил к концу, но сколько еще их будет? И когда же Родина придет на помощь? Неужели больше никогда не придется увидеть Москву, институт, родных?

Степанов за эти дни взял на себя роль руководителя: остальные трое проявили себя как амебы, профессор так вообще последние два дня не произнес и десяти слов. Он постоянно валялся на нарах, созерцая потолок, не понять, о чем и думает в такие часы. Раньше, бывало, дверь тряс, ругался, пробовал вызвать этого Барона, разговорить или разжалобить. Сейчас же – вновь лежит и смотрит в потолок подслеповатыми глазами: его очки разбил на прошлой неделе здоровенный негр-охранник.

Институтский амбал и любимец женщин Иванов только с виду казался крутым и сильным, на деле же был слабаком. После того как пытался кинуться на Меньшикова – здоровенный телохранитель очкарика двинул ему со всего размаха в лицо и этим ударом, похоже, всю храбрость вышиб. А была ли она, храбрость эта? Так лишь, мышцы большие да внешность смазливая, больше и нет ничего, видели бы девки сейчас этого Аполлона – со смеху бы покатились: оброс, грязный, с оплывшей рожей…

Хуже всех приходилось Малышевой: вокруг глаз залегли темные круги, двигалась с большим трудом, в волосах проглянула первая седина – на болезнь это мало походило, симптомы не те, скорее всего, на женщину угнетающе действовали условия. Ну еще бы – воды вторую неделю, кроме питьевой, никто не видел. Похитители словно забыли о том, что людям надо принимать душ хотя бы раз в неделю. А может, и не считали нужным заботиться о здоровье узников.

Степанов понимал, что жить им осталось недолго, но тем не менее старался об этом помалкивать. Он прекрасно понимал, что Меньшиков со своей идиотской наркотой тоже долго не проживет – кто ж оставит в живых этого придурка, когда производство зелья поставят на широкий поток? Его попросту похоронят где-нибудь, дабы не разболтал секрет еще кому-то. Вопрос лишь во времени, месяц-два, но для тех, кто сейчас находится в подвале, и такого срока не отпущено. Может быть, удастся протянуть еще несколько дней, но на этом все: траву могут собирать и другие, тут особых навыков не нужно, любой мало-мальски разбирающийся в растениях сможет.

Он поднялся с нар, ощутив, что более-менее затихла боль в усталой спине. Остервенело почесавшись, прошел к чану с теплой водой, выпил несколько кружек.

На своих нарах заворочался профессор, но вставать не захотел. Степанов немного постоял, потом ушел к окну; здесь хоть немного свежее, иногда и ветерок дунет.

Сколько еще осталось? Два дня? Три? Четыре? Сколько? Меньшиков, идиот тупоголовый, разве не понимает, что и его тоже на тот свет отправят? Ходит, важный до жути, пальцы гнет перед своими же. Чмо. Настолько свое поганое нутро вывернул, что аж противно становится на него смотреть. И ведь из-за него, козла очкастого, приходится теперь в подвале сидеть. Да и экспедиция эта, будь она неладна, тоже была организована с целью дать ему возможность разработать свое зелье: не треплись он своим поганым языком – сейчас бы дома были и не ездили никуда. Проклятая Африка, прав был таможенник в аэропорту. Прав…

Степанов немного постоял у окна. Побрел к нарам. Там, улегшись, попытался уснуть, но сон не шел: все не верилось, что через несколько дней их убьют. Выведут в сельву да стрельнут в затылок, зачем Барону четверо свидетелей? Устранит, и все. Кто найдет четыре трупа в сельве? К вечеру уже зверье растащит по кусочкам, даже костей не останется с одеждой. В институте посудачат с месяц-другой, да и забудут.

Дверь раскрылась на всю ширь. Местный житель втащил кастрюлю с какой-то едой, немного погодя притащил и вторую; питание было более разнообразным, чем в первые дни. Хоть в этом Барон заботился о пленниках, не давал подохнуть с голоду. Хотя как заботился? Просто не давал умереть раньше времени, ему были нужны сборщики травы. Как найдет других – они станут не нужны.

Дверь с лязгом закрылась. К принесенным кастрюлям никто не стал подходить.

* * *

– Наталья Максимовна! – Свешников припер целую охапку мягких листьев, из-за них почти виден не был. – Я вот тут тебе нарвал травки помягче, вину же заглаживать надо. Думаю, чего это ты на жесткой земле спать будешь?

Андронова подняла голову, оторвавшись от ноутбука. Указала на не менее объемную кучу точно таких же листьев:

– Больно долго ходишь. Я уж сама справилась. Но все равно спасибо.

– Рад стараться. Хотел цветов поискать, но… сама понимаешь, не до прекрасного. Ладно бы обстановка другая была.

Старлей поморщилась, но было видно, что ей приятно.

– Хватит клеиться, усатый. Клади свои лопухи и проваливай.

– Вот так всегда. – Капитан со вздохом сгрузил принесенную зелень, разровнял руками. – Я к ней со всей душой, понимаешь, а она – клади и проваливай. И-эх-х…

Батяня свернул карту, глянул на часы. Решил прервать милый разговор: