Взрывы в Стокгольме

— Ну-ка, расскажи поподробнее. Можешь вспомнить, что он говорил?

— Да, один раз он начал чего-то о социальной помощи и о людях, получающих пособие. Говорил что-то о людях, которые перестают работать, только, мол, и ждут, чтобы сесть на шею обществу. А потом и сказал что-то вроде «они, как евреи, все норовят жить за счет других».

— А ты его не спросила, что, мол, это значит? Ведь евреи работают совершенно так же, как и все другие.

— Зачем мне было об этом спрашивать?

— Ты что, ему веришь?

— Ну, в таких делах я не очень-то разбираюсь.

— Но все-таки, есть же у тебя какое-то собственное мнение?

— Все, наверно, живут за счет других. Не думаю, чтобы евреи были хуже, чем все остальные. Все люди скорее всего одинаковые. И евреи, и христиане, и шведы, и австралийские негры.

— Он еще как-нибудь высказывался в таком же роде?

— Может, когда и высказывался, да я точно не помню.

— Сколько раз за все три года ты слышала, что он говорил подобные вещи?

— Ну, может быть, раза два-три в год.

— Присутствовал при этом кто-нибудь еще?

— Начальники, во всяком случае, никогда. Чаще всего он говорил так, когда мы были вдвоем, иногда был кто-нибудь еще из его подчиненных. Первый год, когда он сюда пришел, он никогда ничего такого не говорил. Потом только, когда мы уже как следует присмотрелись друг к другу.

— А в последние недели ты ничего не заметила особенного, не изменился твой Хенрикссон как-нибудь?

— Нет. А что?

— Да так, я только подумал, знаешь, в связи со всеми этими планами реорганизации...

— Нет.

— Может быть, о чем-нибудь другом он говорил более охотно? Ну, о том, что его интересует?

— Нет.

— А о чем писали газеты, он тоже не пускался в рассуждения?

— Говорил что-то об этом взрывальщике, что устраивает взрывы по субботам. Так о нем все люди болтают.

— Что же он говорил об этом субботнем взрывальщике?

— Говорил... необходим, мол, человек, который бы занялся расчисткой...

— И, как обычно, не объяснил никак, что он имеет в виду?

— Нет.

— Ужасно все-таки любезно с твоей стороны, что ты мне все это рассказала. Я в самом деле надеюсь, что мы с тобой еще встретимся. Ты очень милая.

— Ты правда так думаешь?

— Да. И можно попросить тебя об одной вещи?

— Пожалуйста.

— Не рассказывай пока ничего Хенрикссону.

— Хорошо. Только ты тоже должен оказать мне одну услугу.

— Что именно?

— Поцелуй меня в щеку!

— Как!

—  Ты же сказал: тебе кажется, что я милая. Не так часто мне приходится слышать такое. Я была бы так счастлива.

Сюндман бережно, по-дружески поцеловал ее в щеку, и они расстались. Официантка к ним так и не подошла, так что на этот раз кондитерская предоставила им свое помещение бесплатно.

Сюндману подумалось, что он получил достаточное количество фактов о директоре бюро Хенрикссоне, чтобы доложить о нем на утреннем совещании. Было уже полшестого, и он чувствовал, что поработал на славу. И заслужил право провести хоть один вечер в семье.

15

Утром в пятницу Гординг провел совещание.

— Навалился на меня Польссон,— сказал он.— До субботы, мол, остался всего один день. Я сказал ему, что мы напали на верный след, но что обещать определенно пока не могу. Мне показалось, что у него здорово отлегло от сердца.

— Так какие у нас все-таки планы на субботу? — спросил Бенгтссон.

— Мы строим наши планы из такого расчета, что взрывальщик нам как бы совершенно неизвестен,— ответил Гординг.— На эту операцию мы выделим столько же полицейских, сколько в прошлую субботу.

— Теперь нам надо обговорить как следует того заведующего бюро, которого вчера отыскал Петер,— сказал Бенгтссон.

Петер Сюндман рассказал о том, как он продавал сыр на вилле в Соллентуне, как с задней стороны виллы нашел мешок с удобрениями, о секретарше директора бюро и, наконец, о взглядах начальника секретарши.

—  Все. Он у нас в руках,— сказал Гординг.— Не сомневаюсь, это он.

— Весьма возможно,— сказал Бенгтссон.— Но, как я сказал вчера Петеру, если мы обследуем достаточно много людей, так по одной только чистой случайности можем в конце концов напасть на человека, у которого есть определенного сорта сыр, и определенного сорта удобрения, и определенного сорта политические убеждения. Надо все десять раз проверить.

— А что сказал Зарубин? — поинтересовался Гординг.

— Я звонил ему сегодня утром,— ответил Бенгтссон.— Говорит, что удобрение одно и то же. Но сорт удобрения самый обычный, как он говорит. Так что доказательство еще не бесспорное.

— Что мы выяснили с вами еще? — решил подвести итог Гординг.

— Петер велел мне вчера держать под наблюдением заведующего бюро,— сказал Фаландер.

— И ты, конечно, так и сделал.

— Да. Он ушел с работы без четверти пять. Рабочий день у них кончился без двадцати пять.

— Ну до чего любит точность! До чего педант! — сказал Сюндман.

— И не говори. Потом направился к Дроттиинггатан и сделал несколько покупок.

— Что за покупки?

— Пакет с персиками. И несколько коробок с патронами.

— С патронами?

— Это я могу объяснить,— вступил Сюндман.— У директора бюро есть свое хобби, по субботам и воскресным дням он отстреливает ворон.