Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Каждое наше утро начиналось с артобстрела из-за озера. Немцы снарядов не жалели. Иногда создавалось такое впечатление, что они готовились к очередному отходу на запасные тыловые позиции и, чтобы не вывозить штабеля со снарядами, решили израсходовать их по назначению. Потому что на новые позиции снаряды уже завезены в достаточном количестве. Снаряды рвались по всей площади до самых животноводческих помещений. Такие утренние обстрелы длились всегда около часа. Артобстрел — это жуткое дело. Пережить его всегда было тяжело. Нервы напрягались до крайности. Привычка привычкой, но вот летит очередной снаряд, и ты лежишь на дне окопа, скорчившись, поджав колени к животу, и думаешь: ну, вот моя смерть летит… Во время этих обстрелов двое автоматчиков получили ранения. Мы их отправили в Гардонь. Там располагался батальонный медпункт.

Немецкие артиллеристы не давали нам покоя и ночами. С перерывами в 10–15 минут выпускали очередную серию по два-четыре снаряда. Правда, некоторые из них пролетали в глубину нашей обороны, рвались где-то позади. Мы вначале подумали, что пристреливаются к позициям наших ПТО. Но ни одного снаряда в расположении наших артиллеристов не упало. В основном снаряды рвались перед нашими окопами. Это изматывало нервы, мешало сну. Солдат на передовой восстанавливает силы сном и пищей. И то и другое достается ему в ограниченных количествах. В окопе особо не разоспишься. Да и котелок каши, как его на раздаче ни наполняй, все равно больше солдатского котелка не станет.

В ночь с 13 на 14 декабря немцы, видимо, решили разделаться с нашим взводом и освободить дорогу.

Уже стемнело. Мы выставили посты. Взвод залег на отдых. Вдруг из-за озера необычно густо наш участок накрыло снарядами. Земля затряслась. Окопы стали осыпаться. Стрелял тяжелый калибр. Стало понятно, что этот внеочередной налет не к добру. Я передал по цепи:

— Приготовить оружие!

Смотрю, за брустверами замаячили тени в касках. Солдаты всматривались в темень балки, прислушивались. Никто уже не спал. Вскоре над немецкими окопами взлетели две ракеты — красная и зеленая. Очевидно, одна для артиллеристов — прекратить огонь. А вторая для пехоты — сигнал к началу атаки.

В ушах стоял шум, звон. На шинелях и плащ-палатках лежали комья земли. От них противно несло тротиловой вонью.

Заработали немецкие пулеметы. Я заметил их вспышки — по флангам. Не прошло и минуты, как на той стороне балки показалась пехота. Вот они подбежали к ручью и начали набрасывать щиты, сбитые из досок. Гатили топкие места. Приготовились основательно. Они растянулись по всей длине ручья. Видимо, за первой цепью должна была пойти вторая, и она сейчас ждала своей минуты вверху, в окопах. Самое время открыть огонь по первой.

— Взвод! Огонь! — закричал я.

И сразу же — лавина огня! Заработал и «Максим» сержанта Кизелько.

Мы остановили их перед самым ручьем, где они начали накапливаться. Те, кто успел дойти по брошенным щитам до середины ручья, ринулись назад. Многие падали в воду и топь. Послышались вопли раненых и умирающих. Они ушли, побросав даже раненых.

Бой длился всего несколько минут. Пять или шесть. А может, даже меньше. Я не засек время. Не до того было. Посмотрел на часы, только когда на той стороне никого, кроме убитых и раненых, не осталось. Диск автомата был пуст.

— Как мы им! А, лейтенант? — цокал языком Петр Маркович. — Ишь полезли… со своим стройматериалом…

Ночью их санитары подошли к краю балки и закричали нам:

— Иван! Не стреляй!

Они хотели забрать раненых и трупы убитых. Но автоматчики отогнали их несколькими очередями. Я видел, как санитары бегом вернулись к своим окопам. Больше они не появлялись.

Утром мы насчитали двадцать два трупа. Это им за погибших и искалеченных ребят из третьей роты! За старшего лейтенанта Моисеева! За лейтенанта Балобуркина! День они пролежали возле ручья. Кое-кто из моих автоматчиков порывался сползать вниз за трофеями. Но я не разрешил.

Наступила следующая ночь. Снова на бруствере замаячили тени. В руках сложенные носилки.

— Иван! Не стреляй!

Разговаривать мы с ними не стали. Но я передал по цепи, чтобы огня по похоронной команде не открывали. Стрелять только в том случае, если кто-то перейдет ручей или с той стороны прилетит хотя бы один снаряд. Мы хорошо слышали, как они возились возле ручья. Никто из моих автоматчиков не выстрелил. Молчали и батареи за озером. Нас устраивало это перемирие. Я приказал выставить наблюдателей и ложиться на отдых. Это была первая ночь, когда солдаты смогли выспаться.

Утром 15 декабря в немецких окопах за балкой появились венгры. Мы сразу заметили смену. Как только рассвело, над брустверами замелькали темно-бежевые шинели. Немцы же своих пехотинцев отвели метров на сто в глубь обороны, во вторую линию.