Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Утром перед наступлением собрали части тела лейтенанта Ведерникова. Одна часть, рука и голова, висела на дереве. Потом кто-то из солдат наткнулся на изуродованные ноги. Других убитых собрали еще вечером.

Яму вырыли в стороне от виноградника. Солдаты второго взвода торопливо закапывали останки лейтенанта Ведерникова и своих боевых товарищей, а рота тем временем уже поднималась в атаку.

Еще 10 ноября мы получили зимнее обмундирование. Русские шинели. Для меня это было радостью. Потому что итальянскую я так и не взял. А свою, старенькую, износил до дыр, порвал в боях, прожег возле костров полы. Словом, износилась моя боевая подруга. Выдали новенькие кирзовые сапоги, теплое нательное белье. Офицеры получили шерстяные гимнастерки и брюки из такого же добротного материала. Впервые нас, взводных, так приодели. Теперь наша форма одежды стала отличаться от солдатской. Всем выдали шапки.

В ноябре ночами стало подмораживать. Так что переход на зимнюю форму одежды состоялся как нельзя кстати.

На ночлег личный состав размещали в домах, в тепле, под крышей, чтобы не терять солдат по причине простудных заболеваний.

В деревнях в домах венгров были земляные полы. Вообще жили они бедновато. Кровли — соломенные. Мы застилали земляные полы соломой, а сверху накрывали плащ-палатками. Ночью солдаты укрывались шинелями. Дежурное подразделение сапоги не снимало. Остальные — по желанию. Потому что были и такие, кто, ложась на ночлег, не разувался. Особенно первое время. Привыкли к походной жизни.

Солдатский отдых — это постоянная боевая учеба. Изучали в основном материальную часть оружия. Стрелять не всегда было можно. Дело в том, что венгры убирали кукурузу, работали в полях. Куда стрелять?

Курили во время постоя в специально отведенных местах, чтобы соблюсти гигиену или не наделать пожара. Ставили где-нибудь в удобном месте ведро с водой, туда и бросали окурки.

Замечу, что и в бою, и на отдыхе, и во время проведения различных занятий, в том числе и в те часы, когда во взвод приходили политработники, командиры взводов от солдат не отделялись. Спали вместе, на одной соломе. Рядом шли под пулями. Ели из одного котла. Мне, как лейтенанту и командиру взвода, полагался кое-какой приварок в виде рыбных консервов или банки тушенки. Я всегда это отдавал на общий стол. Так поступали и другие взводные командиры.

Только однажды старшина Серебряков зачем-то разместил нас отдельно от наших взводов. Сказал, что поступило такое указание из штаба полка. Сам бы он до такого не додумался.

Заселили нас, троих лейтенантов, рядом с домом, где расположился командир роты.

Хозяйка дома — молодая венгерка по имени Мария. У нее была дочь лет пяти-шести. Был и муж. Но его мы не видели. Мария сказала, что работал в депо паровозным мастером или что-то в этом роде. Но возможно, она говорила неправду. Скорее всего, ее муж воевал в венгерской армии. Имя Мария в Венгрии очень распространено. Как и у нас в России.

Иногда она подкашливала. Как потом мы узнали, у нее в юности обнаружился туберкулез легких закрытой формы. Но она все же вышла замуж за своего односельчанина. Тот не побоялся ее болезни.

Мы, лейтенанты, хоть и жили отдельно от своих взводов, но ели все равно вместе со своими солдатами, из одного котла. Ее посудой, чтобы иногда попить чаю, к примеру, мы, после ее рассказа, пользоваться остерегались.

Венгерка Мария уступила нам большую комнату. Сама спала с дочерью в маленькой.

Мы поставили три топчана. Старшина нам выделил три альпийские куртки и плащ-палатки. Я спал в своей трофейной куртке, как в спальном мешке. Только ноги укрывал шинелью. Очень удобно. И тепло.

С утра до вечера нас в доме не бывало. Проводили в своих взводах различные занятия по тактике, в том числе по тактике в составе роты. Окапывание на местности, метание гранат, способы маскировки, стрельбы.

Носила наша хозяйка черное длинное платье с фартуком. В такой одежде мы видели ее чаще всего. Когда мы возвращались с полигона, входили в дом и здоровались с ней, поглядывая на нее и подшучивая, она в ответ сдержанно и напряженно улыбалась и грозила пальцем. Это у нее был такой предостерегающий жест: мол, знайте свое место. Иногда мы приносили ей и ее дочери какое-нибудь угощение. Выпрашивали у нашего запасливого старшины немного печенья, банки тушенки, сахару. Старшина давал нам то, что мы просили, и тоже грозил нам пальцем.

Мы старались быть приветливыми с Марией и ее дочерью. Она с нами тоже была приветлива. Всегда утром и вечером говорили ей венгерское слово: «Сербус!» Оно означало: «Здравствуй!» В ответ она одаривала нас сдержанной улыбкой и отвечала тем же. Она была красивой. Носила длинную черную косу, но всегда укладывала ее в жгут на затылке. Так ей шло.

Когда мы покидали то гостеприимное венгерское село и дом венгерки Марии, все жители вышли нас проводить. Даже следом шли. Шла среди них и Мария. Мы махали ей руками. Она сдержанно кивала нам и улыбалась. А мы шли, как вскоре узнали, воевать с их мужьями, сыновьями, братьями. Зла мы никому в селе не сделали. Дисциплина в подразделениях была железная.