Взвод специальной разведки

— Вот на таком фоне мы и встретились с Сережей! Когда я узнал, что он твой сын, встречи с ним стали для меня необходимостью. Его глаза –  это твои глаза. Общение с ним было как бы общением с тобой. И одно мучило меня все это время. Сознание вины. Вины за тот дикий поступок. Часто словно наяву я видел твое оскорбленное лицо и слышал страшное: «Знайте, я ненавижу вас!» Это приносило боль. Сережа гасил ее. Но только когда был рядом. Ночами я мечтал о встрече с тобой. Мне не хотелось расставаться с Сережей и Лидией Тимофеевной, но сердце стремилось сюда, в Афган, к тебе. Как хочешь воспринимай мои слова. Хочешь –  верь, хочешь –  нет. Завтра мне предстоит убыть в часть, а дальше вновь горы, рейды, столкновения с духами, в общем, повседневная работа, при выполнении которой может произойти что угодно. Поэтому сегодня я решил сказать, что полюбил тебя! Можешь прогнать меня! Уйду! И больше не появлюсь, но ты теперь знаешь, что я люблю тебя. А это главное!

Александр вновь закурил, отойдя к потемневшему окну.

Соня тихо спросила:

— Ты остался в гарнизоне для того, чтобы сказать мне это?

— Нет! Я не смог бы задержаться на базе, если бы не одно обстоятельство.

— И что за обстоятельство?

Подумав, Александр рассказал Соне о том, что произошло с его взводом и что стало причиной его задержки в гарнизоне.

Женщина очень внимательно выслушала старшего лейтенанта.

— Так это твои подчиненные попали в мясорубку в Кидрабском ущелье?

— Да! Ты слышала об этом случае?

— Не только слышала. Принимала тела погибших ребят. Здесь же по трем обгоревшим трупам проводили специальную экспертизу.

— Вот оно что? Тогда понятно!

Она взглянула на Александра, и в ее глазах мелькнула тревога:

— А если бы ты не улетел шестого числа, то седьмого сам оказался бы там?

— Конечно! Ведь это же был мой взвод!

— И тогда твое тело привезли бы на опознание?

— Не думаю! А там кто знает!

— У нас говорили, что в ущельях попала в засаду рота спецназа. Галка упоминала, что вы с ее другом –  офицеры-разведчики. Оказывается, ты спецназовец?

— Все мы здесь в той или иной мере бойцы специального назначения.

Соня встала, прошлась по комнате, спросила:

— И часто тебе приходилось воевать? В прямом смысле этого слова?

— Часто, не часто, но приходилось. И ничего особенного в этом нет. Для подобных действий я и предназначен. Меня обучали воевать. И я выхожу на боевые задания так же спокойно и привычно, как ты выходишь к хирургическому столу. Каждый из нас выполняет свою работу.

— А в тех постоянных боях, что ведутся у Аяда вокруг блокпоста, ты тоже принимал непосредственное участие?

Александр вздохнул:

— Тот блокпост –  наша головная боль. Там частенько нам приходится отбивать атаки духов. Не знаю, как сейчас, но до моего отпуска только за май моджахеды дважды пытались скинуть десантников с поста. И дважды мы громили их. Там действительно было месиво.

Соня еле слышно произнесла:

— Как это страшно!

Александр поправил ее:

— Скорее бессмысленно! Что там у Аяда происходит, это, с моей точки зрения, совершенно ненужный риск, неоправданно возведенный в степень какой-то стратегической необходимости. Клочок чужой земли, который мы обязаны отстаивать во что бы то ни стало. Вести тяжелые бои, нести потери, но отстаивать, будто какой-то важный плацдарм. Но таково решение командования. Таков приказ, и мы его выполняем!

Женщина произнесла:

— Здесь много бессмысленного и неоправданного. Вот и мой муж. Он только попал сюда. Рота, в которой он служил, совершала марш. Просто перемещалась из одной части в другую. Неожиданно откуда-то со стороны прозвучал выстрел. Всего один. Больше ничего не последовало. Один-единственный выстрел, и пуля попала Валере в шею. Он умер у бронетранспортера. Кто стрелял? Зачем? Почему? На это ответа нет. А про случай с мужем мне рассказал его сослуживец, доставивший домой гроб.

Александр подошел к Соне, немного помешкав, осторожно обнял ее за плечи:

— Я сожалею, Соня!

Она вдруг прильнула к нему.

— А теперь в любое мгновение могут убить тебя! И Сережа не увидит больше своего дядю Сашу!

Калинин прижал к себе Соню:

— Меня не убьют! Если я буду знать, что ты простила меня и я не безразличен тебе, я выживу! Обязательно выживу. Человека, которого хранит любовь, убить невозможно!

Соня вдруг высвободилась из объятий старшего лейтенанта, села на кушетку, закрыв лицо руками. Александр же остался стоять у окна.

Он слышал, как она прошептала:

— Боже! Какой сегодня сумасшедший день!

Калинин молчал, да и что он мог еще сказать ей? Соня же подняла заплаканное лицо, продолжая держать ладони на щеках: