Место перехода выбрали заранее, там насыпи как таковой не было, так что можно легко пересечь железную дорогу. Саперы быстро бросили на шпалы заранее подготовленные бревна и мгновенно скрепили их железными скобами, тем самым организовав переезд через рельсы. Можно, конечно, было переехать и так, вот только зачем гробить подвеску своей техники, а так получилось как небольшое возвышение переехать, да и сам переезд удавался гораздо быстрее. Через рельсы на скорости не переедешь, если только не хочешь угробить себе подвеску с ходовой, нужно притормозить и с черепашьей скоростью, осторожно переехать рельсы. Разумеется, времени на это уйдет уйма, тут ведь не паре машин переехать, и даже не десятку, а полутора-двум сотням, так что таким макаром переезд на полдня растянется. Конечно, тут тоже ехали и не гнали, но километров десять в час вполне можно было безопасно дать, так что за пару часов все переехали, и тут со стороны фронта показался эшелон. Паровоз лишь слегка, самую малость подпрыгнул, когда проезжал нашу доморощенную переправу, но сходить с рельсов и не подумал[10]
.Это оказался санитарный эшелон, благо время у нас еще было, а потому приказал поменять в пулеметах патроны на зажигательные, и когда поезд поравнялся с нами, все пулеметы открыли по проезжающим вагонам огонь. Я еще специально приказал по паровозу не стрелять, мне он нужен был целым и невредимым. Огонь всегда лучше разгорается при притоке свежего воздуха, вот паровоз и должен был его обеспечить. Паровозная бригада при начале обстрела лишь прибавила скорость, стараясь поскорее выйти из зоны обстрела, и это лишь раздувало пламя в начавших разгораться вагонах. Хорошо просушенное дерево вагонов загоралось моментально, а приток воздуха лишь раздувал пламя, и очень скоро вдаль уезжал вовсю горевший поезд. Лишь через несколько километров паровозная бригада притормозила, чтобы отцепить основательно горевший состав, после чего снова поддали и до следующей станции не останавливались. Из всего состава уцелела только паровозная бригада, все остальные, и раненые, и медработники, сгорели в пламени, а мы двинулись дальше.
Герд фон Рундштедт мрачно читал отчет о состоянии медицинской службы его армии. За несколько последних недель потери в медицинском персонале составили почти треть. Русские, казалось, сорвались с цепи и целенаправленно уничтожали госпитали и санитарные колонны. Даже ночные налеты в последнее время производились в основном исключительно на госпитали, русские диверсанты сначала обозначали их обычными ракетами, а после подвешивали в небе осветительные. Также сильно участились случаи обстрела медицинских колонн и поездов. При обстреле обычных колонн, даже если вместе шли воинские части, огонь в основном открывали именно по санитарным машинам.
Подойдя к своему столу, фон Рундштедт еще раз перечитал короткое послание на немецком, подписанное этим гауптманом Прохороффым. Когда его солдаты в первый раз его прочитали, то только посмеялись над ним, зато вскоре стало совсем не до смеха, когда буквально на следующую ночь русские вырезали сразу три госпиталя. Затем была небольшая пауза, зато теперь сообщения поступают каждый день, и если все оставить как есть, то вскоре в его армии просто не останется медработников, как и госпиталей. Все попытки защитить госпитали и санитарные колонны принесли мало толку, это лишь немного сократило количество нападений и все. Наконец решившись, командующий вызвал к себе майора Райтера.
– Господин майор, у меня для вас очень важное, хотя и необычное поручение. Для начала взгляните на эти два письма.
С этими словами фон Рундштедт протянул майору оба сообщения от гауптмана Прохороффа.
– На первый взгляд это кажется глупой шуткой, но в последние несколько недель русские уничтожили большое количество госпиталей и санитарных колонн. Они стали просто охотиться на них в ущерб другим целям. Мы уже потеряли треть медработников, и чувствую, дальше будет только хуже. Я хочу вам поручить сходить к русским парламентером. Пора заканчивать уничтожение госпиталей, мы предложим русским взаимно не обстреливать средства для обеспечения лечения и транспортировки раненых.
– Почему я, господин генерал-фельдмаршал?
– Потому что вы, майор, отлично знаете русский, а кроме того, и сами родились и выросли в этой дикой России. Мой помощник напишет русским официальное предложение, и вы доставите его русскому командованию. От вашего успеха, майор, зависит множество жизней наших врачей и раненых воинов.
– Слушаюсь, господин генерал-фельдмаршал.
Четко развернувшись, майор Райтер вышел из кабинета командующего в приемную, где ему спустя короткое время и вручили письмо для русского командования.