Взыскание погибших

Сначала она приходила в монастырь как помощница, потом стала насельницей, а через год была пострижена в мантию с именем Епистимия, что в переводе с греческого означает «знающая».

Глава восьмая Надежда — сестра Фотиния

Если бы спросили, какая основная черта характера отца Мартирия, то всякий, кто хоть немного знал его, ответил бы: доброта. И обязательно при ответе улыбнулся бы, потому что доброта отца Мартирия почти всегда приносила ему или прямое неудобство, или ставила в неловкое, а то и смешное положение. Например, надо было заплатить за дрова, а он их отдал какому-то чиновнику, который приходил третьего дня и на коленях просил спасти его. Что за чиновник, откуда он вдруг взялся, неведомо. Потом выяснялось, что это и не чиновник вовсе, а заезжий артист, прокутивший в «Бристоле» немалую сумму с девицами, да шумно, даже с битьем зеркал.

Или, например, надо к зиме валенки достать, а их нигде не сыщешь. Краснея и вздыхая, отец Мартирий остановит поиски и скажет домашним: «Не ищите! Тут один человек приходил, и до того у него были драные башмаки, что смотреть невозможно…»

Матушке Глафире приходилось зорко следить за визитерами, а когда она была очень занята по хозяйству, наблюдение передавалось или прислуге, или дочери Наде.

С недавнего времени отца Мартирия охватила тревога за свою горячо любимую дочь. А началось все так…

В театре «Олимп» давали концерт самого Федора Шаляпина, и Наденька была счастлива, что ей удалось увидеть и услышать знаменитого на всю Россию певца. Как раз на этом концерте познакомилась она с молодым человеком, который и привел отца Мартирия в сильное замешательство.

Это был сын известного самарского конезаводчика, воспитанник кадетского корпуса в Петербурге. В Самаре он оказался по болезни и попал прямо на тот самый концерт Шаляпина, сел в кресло рядом с Надей. Переглянулись. Молодой человек вежливо поклонился. После монолога и арии «Бориса Годунова» все восторженно хлопали, обменивались репликами; смеялись после «Блохи». Но самое главное произошло, когда по залу покатились, замирая и нарастая, нежные и могучие звуки несравненного голоса, и они услышали:

Клубится волною кипучею Кур,
Восходит дневное светило.
Как весело сердцу, душе как легко!
О, если б навеки так было…

И когда Наденька, потрясенная пением, замерла, замер и он, Сергей, и они переживали одно и то же чувство. Взгляды их встретились, чувство невольно передалось и соединило их. Не нужны были никакие слова, только бы лилась эта песнь, продолжалось это мгновение:

Как ослепляет меня
Чудный блеск очей твоих,
О, если б навеки так было…

И с замиранием, нежно, тихо, но так, что слышно в каждом уголке зала:

О, если б навеки так было…

Сергей предложил проводить ее. И как она могла не согласиться, если он такой прекрасный — высокий, светловолосый, стройный, с таким светлым лицом!

Может, она не осмелилась бы продолжить это знакомство, если бы в тот вечер сердце не было так полно, если бы, прощаясь, он не сказал:

— А знаете, Надя, я как будто ждал этой встречи!

И потом, в письмах из Петербурга, он писал, что так и должно было произойти, он потому и заболел, потому и оказался в Самаре на лечении и попал как раз на тот концерт, чтобы встретиться с ней. И возвращался к песне Рубинштейна, и она будто опять слышала, как поет Шаляпин:

О, если б навеки так было…

«Это судьба!» — написал он.

«Это Господь нас привел друг к другу!» — думала она и молилась, чтобы они поскорее встретились. Сергей закончит учебу, и тогда они всегда будут вместе.

— Да как же это может быть, доченька? — чуть не плакал отец Мартирий, всякий раз вызывая Надю на разговор, когда приносили очередное письмо из Петербурга. — Он военным станет, а сейчас война. Как вы будете вместе?

— А разве я не могу стать медицинской сестрой? Разве сама императрица и великие княжны не были на фронте?

— Господи, о чем ты? — ужасался отец Мартирий. — Разве можно на войне определиться туда, куда хочешь? Да и кто ты ему?

— Господь поможет!

Других слов Надя не находила.

Отец Мартирий горестно вздыхал и так жалостно смотрел на шкатулку, куда складывались Сережины письма, что Надя не выдержала:

— Пожалуйста, читай! — и отдала письма отцу.

Отец Мартирий готов был сквозь землю провалиться, но удержаться не мог — письма Сергея читал быстро, а потом вспоминал отдельные строки, вроде: «Конечно, я смешон в своих сравнениях, и слова не могут передавать мои чувства, но вы, Надя, свет в моей жизни. Знаете, когда откроешь занавеску и распахнешь окно в сад, свет вдруг упадет на пол косо, лучами, видели? И свежесть, и красота такая, и лучи лежат на полу, как живые. Это все вы, Надя».