Взыскующие града

Очень огорчен Вашим последним письмом и заключающимися в нем сведениями. Спешу ответить по предварительной оценке положения, ибо Маргариту Кирилловну еще не видал, она в деревне, и редакционное собрание "Пути" еще не было. Однако Григорий Алексеевич по моей просьбе зондировал почву, и я пишу вам свое мнение не оффициально, но частно.

Я и Григорий Алексеевич думаем, что нужный заработок для Вас устроить можно, но не скрою, неблагоприятно то, что в данном случае речь идет о неизвестном никому из нас, хотя Вами столь высоко ценимом, Росмини[1218]. Во-первых, включить этот перевод в серию "классиков" философии из нас, повидимому, никто не согласится, ибо даже если он и классичен по Вашей оценке, то канонизация есть дело цоммунис опинионис доцторум[1219] и произвольно распоряжаться этим термином в глазах публики значит создавать недоразумения на почве произвольного употребления вполне определенных, хотя и условных, терминов. Но это, конечно, не имеет решающего значеия, и Росмини может быть издан (не знаю когда, но для Вас это не имеет решающего значения), однако не скрою, что для Маргариты Кирилловны, да и для меня и для других членов редакции, по крайней мере пока мы не знаем Росмини, был бы предпочтительнее во истину классик, и притом нужный и Вам близкий, именно Иоанн Скотт Эригена[1220] (а за ним, мне так кажется, могли бы последовать, и св. Максим[1221], и Дионисий[1222]). Ведь Вы пишите, что на вашем пути лежат они, и что Вы готовы приняться за перевод. Если Вы не имеете каких-либо особых и веских соображений в пользу предпочтения Росмини Эригене, то я советовал бы Вам пойти навстречу и желаниям здешних членов редакции, чтобы таким образом выход из положения был найден наиболее благоприятным, и даже просто приятным для обеих сторон способом. Во всяком случае я нахожу, что Вам надо употребить все усилия, чтобы посчитаться с настроениями здесь. Однако вся эта история безмерно грустная! О сборнике писать сейчас некогда, но ясно одно, что он сильно затягивается и рассчитывать на выход в этом году мало оснований. Я лично могу взять перо лишь на святках (на которые Вы зовете меня в Рим!), да и на святках едва ли успею написать.

21-го был мой диспут, возражали Каблуков[1223] и Котляревский[1224]. Прошел максимально прилично, публика вела себя сочувственно, так что все в этом смысле прошло лучше, чем можно; но, конечно, все это — академическая комедия. И вот я — доктор политической экономии, наверно, самый странный доктор этой почтенной науки на земном шаре.