W или воспоминание детства

В декабре 1970 года я приехал на несколько дней к другу, который жил в Лане, в семи километрах от Виллара, и встретил там каменщика по имени Луи Аргу-Пюи. Он родился и вырос в Вилларе, мы были примерно одних лет, и нам не составило особого труда припомнить нашего общего приятеля, Филиппа Гарда, у родителей которого долго жили Марк, Ада, Ниша и Поль, и на старшей сестре которого Ниша впоследствии женился. В последний год моего пребывания в Вилларе, мы с Филиппом учились в одной школе. Луи Аргу-Пюи подтвердил, что учился вместе с ним до последнего класса, но зато меня он совершенно не помнил. Я спросил, помнит ли он о несчастном случае, который произошёл со мной. О нём он тоже ничего не помнил, но сказанное невероятно его поразило, поскольку он совершенно точно помнил о неком несчастном случае, во всем совпадающем с моим, как в причинах (коньки, удар санок, падение навзничь, перелом лопатки), так и в последствиях (невозможность наложить гипс, использование крепежей, наводящих на мысль об увечье), происшедшим с этим же Филиппом (он, впрочем, не смог уточнить, когда именно).

Итак, сам факт имел место, чуть позже или чуть раньше, но я был не героической жертвой, а всего-навсего простым свидетелем. Как и в случае с рукой на перевязи на Лионском вокзале, я прекрасно понимаю, что именно могли заменять абсолютно излечиваемые переломы, для сращивания которых достаточно было временного обездвиживания, даже если метафора, выбранная для описания того, что было сломано, представляется мне сегодня неэффективной, — и насколько тщетной была надежда скрыть это, симулируя ампутацию призрачной конечности. Вся эта воображаемая, скорее опекающая, нежели ограничивающая, терапия, все эти многоточия[7] указывали на поимённые страдания, и вполне подходили для оправдания тех нежностей, реальные причины которых давались разве что вполголоса. Как бы то ни было и как бы далеко мне не вспоминалось, слово «лопатка» и его подсобник «ключица» были мне всегда близки.

XVI

После всевозможных сомнений, вызванных трениями между ортодоксами, которые призывали ограничиться спортивными дисциплинами времён античных Олимпийских Игр или, в крайнем случае, двенадцатью видами, отобранными для Игр в Афинах в 1896 году, и новаторами, которые предлагали включить такие дополнительные дисциплины, как тяжёлая атлетика, гимнастика и футбол, Администрация Игр остановилась наконец на двадцати двух видах.