Сколько прошло времени? Возможно, несколько часов. Сколько прошло времени, пока он не начал сходить с ума? Он не чувствовал ничего, кроме нестерпимой боли Круциатуса. Но когда он прекратил бороться с проклятьем, он понял, что может лучше справляться с ним. Он знал, что только когда он окончательно сдаться, чтобы это ни значило, он будет способен сохранить свой рассудок.
— Сдавайся, — словно читая его мысли, пропел кто-то высоким, холодным голосом. — Будет лучшее, и больше никто не причинит тебе боль.
Предложение заманчиво, но он отклонил его, дико замотав головой.
— Никогда, — проскрипел он сквозь зубы, его голос груб и сух, как могильный камень. Когда он больше не смог сжимать челюсть, он закричал. И поэтому ему пришлось дышать через нос, несмотря на сопли, кровь и слезы. — Я не сдамся…
— Никогда не говори никогда, малыш Гарри, — глумилась Беллатрис, накладывая еще одно режущее проклятье, в то время как боль от Круциатуса только возросла. Он стучал пятками по каменному полу, невозможно выгибая спину и пытаясь ухватиться сломанными пальцами за что-то, хоть что-то, что сможет удержать его. Но он слеп, одинок, под их абсолютным контролем.
Она смеялась, когда с него сдирали кожу, смеялась над его паникой, когда он обхватывал себя руками, чтобы не разорваться на части от боли; смеялась, когда кто-то схватил его за волосы и с силой стиснул его голову в ладонях, чтобы он прекратил дергаться, а затем прижал его лицо к их лицам, и кровь его пачкала чью-то гладкую кожу, когда они терлись об него, словно кошки. А затем чей-то язык коснулся его щеки, слизывая кровь и слезы. Слова, которые шептали ему на ухо, были похожи на слова любовника:
— Ты такой приятный на вкус, Гарри, — и внезапно ему стало ужасно плохо, а смех все продолжался…
С родившейся из отчаянья силой Северус, наконец, вырвался из воспоминания мальчика, выбрался из-под сломанного и треснутого камня и опустился на колени посреди гостиной, ловя ртом воздух. Через несколько долгих мгновений он осознал, где находится, и его взгляд упал на Гарри, свернувшегося в комочек и тихо раскачивающегося с плотно закрытыми глазами.
Дерьмо.
Северус потер переносицу и несколько раз глубоко вздохнул. Что ж. В этот раз он действительно перегнул палку. О чем он думал, поднимая эти воспоминания со дна? Возможно, он только что уничтожил труд нескольких недель.
Неужели только камень удерживал Гарри от срыва? С такими воспоминаниями — многие из которых он видел впервые — неудивительно, что мальчик хотел скрыть их. Но это было нездорово, и им пришлось работать над этим. Хотя возможно, что ему хотелось справляться с ними медленно, постепенно. Но теперь это уже невозможно.
Все еще стоя на коленях, он медленно двинулся к Гарри, пока — но не совсем — не коснулся его.
— Гарри, — сказал он тихо. — Открой глаза, пожалуйста.
По телу мальчика прошла дрожь, но больше никакой реакции не было. Подбадривая себя, он сказал резким тоном, пытаясь подойти с другой стороны:
— Давай вставай, Поттер. Кончай бездельничать.
Мальчик резко прекратил раскачиваться и напрягся.
Восприняв это как хороший знак, Северус продолжил в том же духе:
— У нас еще много работы. Это ужасно бессовестно с твоей стороны вот так отлынивать.
Гаррина голова склонилась в кивке, и он, наконец, открыл глаза.