Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том III

Локен посмотрел на Лютера, его лицо ничего не выдавало. Внутри закружились воспоминания. Карденсин, Лев, поднимающий свой меч к небу, когда пламя битвы спалило ночь. Заремон, где Локен стоял в рядах и смотрел, как Лютер следует за Абаддоном среди разрушенных укреплений. Это случилось не более чем несколько десятилетий назад. Локен почувствовал холод; ему не стоило появляться на Калибане. Лютер не был тем, кого судят с первого взгляда, он был чем-то более важным, более значительным для хода войны, чем даже лорд Дорн мог представить.

— Ты помнишь поля Заремона? — спросил Лютер.

— Я ничего не помню, — ответил Локен.

— В твоих словах хтонийский акцент, Цербер. Пусть их было и немного.

Локен отвёл взгляд; тогда Лютер улыбнулся, рот разделил его лицо широкой тенью от факела.

— Так что привело тебя сюда, блудный сын Хтонии?

Локен смотрел, неспособный скрыть шок. Они ошиблись? Новости о восстании Магистра Войны уже достигли Калибана?

— Легионеры-астартес не сражаются против своих братьев, равно как не приходят во владения друг друга как шпионы, — сказал Лютер. — Я спросил тебя, зачем ты пришёл сюда, и ты ничего не ответил. Так что сейчас мне приходится гадать, кто же послал тебя? Лев, мой побратим? У него есть сомнения относительно того, выполняю ли я назначенный мне долг, мою беспримерную почесть?

Локену на мгновение показалось, что на лице Лютера заиграло какое-то чувство, нечто безобразное, прорвавшееся сквозь фасад идеального самообладания. Затем Лютер тряхнул головой, всматриваясь в тени. Локен почувствовал, что тесной камеры снова коснулся перст судьбы, ему привиделся образ с резкими очертаниями, казалось, составленный из похожих на клинки углов и неприкрытых амбиций. Затем он исчез, потускнев и снова растворившись в приглушённых смутных ощущениях.

— Нет, это не мой брат, не Лев. Но тогда кто и зачем? Ты принёс мне послание? Верно?

Ангелы не знают. Как они и предполагали, влияние Гора не распространилось на крепость Альдурук. Это могло упростить дело. Дорн дал им послание, которое надо передать Тёмным Ангелам Калибана, если они не запятнаны предательством.

— Или ты и есть послание? — спросил Лютер.

Локен открыл рот, он чувствовал, как слова вертятся на языке — откровение о предательстве Гора, войне, разделившей Империум, и призыв к первому легиону вновь подтвердить свою верность Императору. Он мог сказать правду, мог открыть её всего несколькими словами. Он ощущал соблазн сделать это, необходимость ответить на заданный вопрос, но тьма и предательство окружили дом Тёмных Ангелов. Локен всё ещё чувствовал их, словно тени ветров Истваана. Он подумал об интеллекте и силе Лютера и подозрениях, присущих его вопросам. Локен когда-то был воином, способным отвечать на подобные вопросы простой военной логикой. Теперь его вели лишь догадки и полуправда. Мог ли он быть уверенным в том, к каким последствиям приведут его слова?

— Я — ничто, — сказал Локен.

Лютер кивнул, его глаза казались сделанными из искрящегося обсидиана, а лицо — из бледного мрамора.

— Ладно!

Тряхнув одеждами, он направился к двери камеры.

— Я вернусь, Цербер, сын Хтонии, — сказал Лютер. — И когда я вернусь, я решу, кто ты. И если ты — вестник предательства, тогда я узнаю, кто выступил против меня.

04

Локен позволил глазам закрыться, и тьма стала полной. Он решил, что должен бежать. Нужно защитить сообщение Рогала Дорна и откровение о войне. Его мысли терзал страх, что они могут нарушить и без того тонкое равновесие. Лютер вернётся с новыми вопросами и, возможно, средством получить ответы. Совет Никеи запретил использование псайкеров легионами, но Локен не раз убеждался, что необходимость важнее эдиктов.

Он открыл глаза.

— Почему он тебя не заметил?

— Мы сами решаем, кто нас видит.

В углу камеры сидело маленькое существо, его сумрачный силуэт окружал холодный ореол. Оно не двигалось, пока Лютер допрашивал Локена, пустота под капюшоном охватывала всё, что происходило. Локен чувствовал навязчивое присутствие, колдовское прикосновение слов и разума. В существе было что-то знакомое, что-то, что он не мог различить, словно глядел на забытое лицо друга.

— Ты прикоснулся к моему разуму. Я мог видеть то, чего нет. Тьму и порчу Варпа, возможности, скрытые за словами Лютера тайны. Это сделал ты.

— Мы лишь позволили разглядеть то, что было не ясно. Твои чувства ограничены, а разум слеп.

— Что ты такое?

— Ты уже спрашивал нас.

— Ты не ответил.

— Мы смотрим.

— Говори яснее, я тебе не доверяю.

— Доверия и не нужно, мы позволили увидеть лишь то, что должно. Этого достаточно.

— То, что я ощутил — реальность или лишь то, что вы мне позволили увидеть? Была ли это… истина?

— Возможно.

— И ты мне больше ничего не скажешь?

— Нет.

— Тогда зачем ты ещё здесь?

— Чтобы освободить тебя.