Warm

— Не, тушенки тут нет, она и так хорошо уходила. Зато полно всякой рыбы. Бычки в томате тебя устроят?

— Спрашиваешь, — Гордей громко сглотнул. Желудок отозвался урчанием.

Ольга рассмеялась.

— Голодный спаситель, — она достала из открытой коробки банку консервов и передала ее вместе с ножом Гордею, — открывай.

Он большими прорезями в три рывка вскрыл крышку банки и поднес ее к носу.

— М–м–м–а–а! Кайф!

Ольга протянула ему ложку. Гордей взял ее, зачерпнул с горкой и закинул в рот, не переставая издавать звуков наслаждения.

— Не подвал, а бомбоубежище оборудованное.

— Мой отец был немного повернутым на том, чтобы дом был крепостью. Считал себя зажиточным, опасался, что могут ограбить, поэтому подвал у нас был укреплен, как бункер. А в их спальне под завалами остался сейф, в котором лежат три винтовки и куча патронов к ним.

— Здорово. А это, родители-то сами…

— Нет, их дома не было, когда случилось землетрясение. Отец, как всегда, в разъездах, а мать была в больнице. Я долго не могла выбраться отсюда, дверь прижало, а когда смогла, то по дороге меня прихватил этот жар, так я не смогла в тот раз дойти до больницы. Выбралась снова, когда поняла, что там стало холодать.

— Это тогда тебя обожгло?

— Да. Я выбралась отсюда и пошла. Столько людей было у развалин домов, столько криков. Я шла, не глядя по сторонам, боялась смотреть. Потому, может и увидела, как горизонт изменился. Я сразу заметила, как начали таять облака. Прямо на глазах исчезали и это явление приближалось. Вот тот взрыв, который случился во время землетрясения, от него вверх поднимался столб пара, и он тоже исчез.

— Я был возле той воронки, там озеро с горящим газом.

— Да? А я боялась туда идти, хотя зарево видела, — Ольга рассмотрела свои поврежденные кисти. — Я почувствовала еще до того, как дошел жар, что надо возвращаться и пошла. А когда начало жечь, я прикрыла лицо руками и побежала. А люди? Они метались, как умалишенные, кричали. Я попыталась позвать с собой кого-нибудь, но от боли и страха они меня не понимали. Да я и сама, признаться, когда почувствовала, что на мне вздуваются волдыри мало, что соображала. Заползла сюда, закрылась, а потом начались боли. Поднялась температура, я теряла сознание, приходила в себя, потом кипяток начал сочиться под дверь, тут стало, как в бане, все коробки начали раскисать. Я пришла в себя окончательно, когда на улице безостановочно шпарил дождь. С меня сошла вся кожа, как с шелудивой, даже там, где была прикрыта одеждой. Хорошо, хоть там следов таких не осталось. А вот ладони, шея и голова, — Она снова рассмотрела свои руки. — Эх.

— Бедняжка. Так ты была без сознания дней пять точно.

— Пять? Я так и думала.

— Слушай, ну ожоги если подлечить, то они уже не будут такими. Вон, у Вторуши спина сейчас поджила, а тоже лохмотьями свисала. Тебе надо к нам, подлечиться, как на курорт. Не дай бог инфекции попадут в раны, сепсис начнется. Я же вижу, в сравнении со Вторушей у тебя процесс более запущенный.

— Что ты заладил, Вторуша. Вторуша. Дурацкое имя.

— Прости, мне тоже его имя поначалу слух резало. Дело не в нем, пока я тебя не нашел, ты могла сама с собой договариваться о том, как ты собираешься жить, но теперь, когда я знаю о тебе, позволь и мне влиять на твои решения.

— Почему это?

— Да потому, что людей, как нам видится из своей Зарянки, осталось не так уж и много. Нам надо держаться вместе и думать о том, как не сгинуть окончательно. Держаться по одиночке, самый верный вариант погубить самих себя.

— А у вас есть обожженные женщины?

— Нет. Мы вовремя успели спрятаться.

— А я что, буду, как белая ворона?

— Слушай, во-первых, у нас нет таких, кто станет это замечать, во-вторых, я никому не позволю обижать тебя. В-третьих…, ты кто по профессии?

— Учитель музыки по классу фортепиано, — Ольга вздохнула, заранее предполагая, что выбор профессии для нового мира у нее совсем неподходящий.

— Замечательно! У нас где-то в тереме были гусли, ну там, слепец заезжий в сезон бренчал. А у нас больше никто на музыкальных инструментах не специалист. Вообще замечательно.

— Ага, представляю, вы горбатитесь с утра до вечера, а я на гуслях бренчу, ооой ты гой есииии, добрый мооолодец.

— Ну, что-то кроме фортепиано ты же можешь? У нас и не требуются какие-то особые умения, программисты теперь никому не нужны. Барин велел плодиться и размножаться.

— Барин? Вы там совсем заигрались.

— Это я нашего босса так называю, Александра Сергеича, ему тоже не нравится.

— Ясно. Мне кажется, Гордей, что ты остался без пары. Верно?

— Я? Да.

— Ясно, откуда такая настойчивость.

— Ой, ну извини, мне повезло, что я встретил не бабушку столетнюю, которая могла бы заподозрить меня в желании иметь хоть какую-нибудь женщину. Ты красивая, молодая, это чудо просто, что ты выжила, а я наткнулся на тебя. Верить надо в чудеса, а не пытаться найти всему приземленное объяснение.

— Ладно, Гордей, что-то я в одиночестве в ведьму превращаться стала. Так оно, наверное, и происходит, вначале уединяешься от людей, потом начинаешь их тихонько ненавидеть, а потом нос крючком, взгляд исподлобья, летающая метла.