Weird-реализм: Лавкрафт и философия

Именно поэтому мы должны отказаться от мысли, что «контекст» спасает стихотворение или что угодно от парафраза. Пересказать что-нибудь — значит сформировать его новое описание в терминах литературного или любого другого языка, то есть поместить его в контекст, а именно в контекст по отношению к нам. Я уже писал выше, что Брукс привлекает контекст точно так же, как и большинство читателей «Бытия и времени» Хайдеггера, который не считает, что молоток сводится к его проявлениям в сознании (в полном соответствии с неявной предпосылкой, которой руководствовался Гуссерль, когда преобразовывал философию в описание феноменов). Действительно, Хайдеггер выступает против феноменальности сущих как раз тогда, когда утверждает, что молоток невозможно рассматривать как нечто самостоятельное, в отрыве от его назначения в рамках всей системы инструментов. Но как я неоднократно писал в своих публикациях[126], молоток, который появляется в сознании («сломанный молоток») погружен в реляционный контекст не меньше, чем молоток в его взаимодействии с досками, гвоздями и запасами материалов. Молоток в сознании — это ложный парафраз настоящего молотка не потому, что он свободен от контекста, а потому, что он полностью определен своим контекстом, сведенным к карикатуре, которая существует только в контексте моего опыта молотка. Поэтому молоток может удивить нас неожиданной поломкой: молоток не сводится к воздействиям, которые он оказывает на нас, он — нечто большее. Подобным образом и молоток, который забивает железные гвозди, оставляя свои следы на медных и алюминиевых листах, полностью определяется своим контекстом только как мстительная сила, наносящая удары по этим несчастным металлам, и таким образом сводится к карикатуре, поскольку спектр его взаимодействий с ними чрезвычайно узок. Вот почему молоток может удивить металлические листы (несмотря на то, что они его не осознают), внезапно воздействуя на них с большей или меньшей силой, чем ранее: поскольку молоток не сводится к его воздействию на металлические листы. Если мы хотим избежать упрощенческих парафразов и позволить вещам быть тем, что они есть, единственный способ сделать это — признать, что все объекты по природе независимы от контекста. Брукс понимает это, когда пытается защитить стихотворения от растворения в серии социальных влияний или буквальных значений, но перестает это понимать, когда пытается превратить интерьер стихотворения в страну холистических чудес и взаимного определения терминов. Таким же образом Хайдеггер прав, когда утверждает, что инструменты существуют за пределами отношений с контекстом, данным в нашем феноменальном сознании, но он заблуждается, когда упускает из виду точно такое же изъятие из контекста в случае взаимоотношений между неодушевленными предметами. В самом деле, я неоднократно утверждал, что это главное философское заблуждение Хайдеггера, которое дает его последователям большие возможности для работы.

Мы не можем поддержать формализм, утверждающий, что конкретное содержание любого опыта играет относительно несущественную роль. Но мы не можем поддерживать и материализм, который дает преимущество первичной почве, из которой произрастает все [сущее], лишая его автономии или относительной независимости. Нам остается только поддержать объекты. Объекты не формализуемы потому, что их невозможно свести к условиям их познаваемости, как математическим, так и любым другим. Но объекты также не «материализуемы», поскольку сопутствующие условия их возникновения имеют значимость только в ограниченных пределах. Объекты нельзя назвать и гилеоморфным сочетанием формы и материи, поскольку они располагаются между этими двумя крайностями, совмещаясь с ними только временно и непрямым путем. На самом деле объекты — это так называемые субстанциальные формы из классической традиции, населяющие средний уровень космоса; их невозможно пересказать ни как значение, доступное наблюдателю, ни как побочный продукт некоей предыстории из области генетики или воздействия факторов внешней среды.