Werfuchs

— Вот так вот оно произносится, сынок! — сказала Ассумпта. — Чтоб я такого больше не слышала!

Она оторопела и взглянула мне в глаза.

— Ничего что я стукнула твоего сына?

— Ничего, мне самому стоило влепить ему за такое! — сказал я. — И в кого ты только такой растёшь...

— Уж точно не в тебя, названый папаша! — сказал Карл, глядя исподлобья.

Я захотел его ударить, но остановился.

***

В Фолькспарке мы с Карлом встретили Макса и его сына Питера. Уже вечерело. Это был один из тех летних вечеров: не жарких, но и не холодных. Словом, была прекрасная погода для проголки.

За годы войны у Макса исчез круглый живот.

— В этом году нас на чемпионат мира ведь так и не взяли, — сказал Макс. Мы шли рядом со строившимся тогда Фолькспаркстадионом. — Раньше была одна Германия, теперь их целых три. Непонятно кто из них должен представлять немецкий народ.

— Да, это беда, — сетовал и я. — Как Хильда поживает?

Хильдегард была его новой женой. Она работала надзирательницей в Равенсбрюке[11] и Макс сделал для неё документы: согласно им она все годы войны была его женой и домохозяйкой. Её бы давно повесил Альберт Пирпойнт[12], если б они до этого не догадались. Я уже спрашивал у него: не гоняет ли она его по дому? Ведь наверняка она занималась гнусными вещами на работе. Макс ответил что Хильда добрейшая душа. Она одна из всех охранниц лагеря не носила с собой пистолет и кожаный кнут.

— И готовить она любит, — говорил Макс тогда. — Не то что Вера, сам помнишь её готовку.

— Неплохо поживает, — сказал Макс сейчас.

***

Моему Карлу должен был исполниться девятый год. Питеру уже было шестнадцать.

— Карл меня совсем не уважает, — говорил я.

Я и Макс сели на скамейку у детской площадки в парке.

— Его настоящий отец, Джон, для него герой, — продолжал я. — Он летал в облаках на самолёте, он американец... А я, что я? Я таскаю кирпичи.

— Да-а, но он сломал себе шею, свалившись с барной стойки пьяным, — Макс хлопнул меня по плечу в знак поддержки. — А ты прошёл войну и всё ещё здоров, можешь прокормить свою семью. Остаться в живых это по-мужски. Тебя можно уважать хотя бы за это.

— Поди объясни это ему... — я вздохнул. — У него на уме одни самолёты.

— Питер тоже не подарок, — начал Макс. — Я в его годы только так за девчонками бегал, а ему всё это будто неинтересно. В школе дерётся, назвал на днях Хильдегард "нацистской швалью", когда она попросила его прибраться. Ночью он тайком выходит из дома, сидит и смотрит на Луну — я за ним однажды проследил. Вера мне рассказывала про эти лисьи дела, скоро должно настать его время.

— Может, он просто боится? — спросил я.

Макс тяжело вздохнул в ответ.

Питер задирал Карла на площадке, трепал его за волосы. Карл бегал за ним, никак за ним поспеть и дотянуться до его головы.

— А у Эльжбеты как дела? — спросил Макс.

— У Эльжбеты хорошо, — ответил я. — Избирается в правление нашего района. Ну, как избирается. Её попросили занять должность, выборы это больше формальность. Всех ведь кто был в партии согнали с постов, а заменить их некем. Эльжбета конечно была во Фрауенварте, но не была в партии. Теперь и она меня совсем не уважает...

— Я всё думаю что бы такого сделать, — сказал Макс. Он будто бы вежливо подождал пока я выскажусь, а потом начал сам. — С женой хотели съездить куда-нибудь за границу, а вещи положить некуда. Ни сумок, ни чемоданов не продают нигде поблизости. Я бы наверное открыл такой магазин здесь, на нашей улице. У тебя есть сбержения какие-нибудь?

— Есть, какие-нибудь.

— И у меня есть. Этого хватит!

Карл повалил Питера на песок. Или скорее Питер дал себя повалить. Карл стал дёргать его за волосы и нащупал в них два лисьих уха. Карл удивился, а Питер захихикал. Глаза Питера заблестели. Когда он угрожающе оскалил клыки Карл сначала попятился, а потом с визгом побежал ко мне. Питер лежал на песке и хохотал.

***

В городе стояло лето. В голове и в душе стояла, скорее, уже осень, полная сырости, сомнения и грусти.

— Чемоданы это дело благородное, — говорил Макс. Все вместе, со своими сыновьями, мы шли по аллее. — Знаешь, кто мастерил чемоданы? Дмитрий Менделеев!

— А кто это? — спросил я.

— Русский химик, который придумал водку, — ответил он.

Питер остановился. Ему показалось что он услышал давно знакомый голос.

Он прошёл к кустам и снова услышал зов.

— Идём ко мне, сынок, — звала его женщина.

На языке он почувствовал едкую горечь, в лёгких будто снова оказался табачный дым, отчего захотелось вдруг кашлять. Чувства, которые были когда-то очень давно. Ещё тогда, когда он был в утробе своей матери. Он чувствовал, когда она курила сигареты и выпивала.

Это была его мама.

Она стояла перед ним, голая. Её скрывали листья.

— Люди сделали страшную бомбу, — говорила она. — Снова будет война и от людей останутся только тени на стенах. Идём жить в лес к своей маме, сынок. Ты уже готов.

— Чёрт возьми, Вера! — заорал Макс, подойдя к Питеру. — Господи, это ты!

— Идём ко мне, иначе умрёшь как твой отец и как все люди вокруг! — сказала Вера и отвернулась.

— Никуда он не пойдёт! — крикнул Макс.