Джордж был так воодушевлен, потому что знал, что сочинил нечто особенное. Именно тогда родилась Last Christmas: демоверсия в конечном счете превратится в балладу, разбивающую сердце, которая позже станет самым великим рождественским синглом, но так и не станет номером один в чартах[2]
.Я ждал Джорджа, пока он трансформировался из забавного, но временами замкнутого подростка Георгиоса Панайоту сначала в Йога – прозвище, которое я дал ему вскоре после нашего знакомства в школе Bushey Meads, – а затем в Джорджа Майкла, певца-композитора и самого близкого моего друга. Когда мы отправились во впечатляющее и непредсказуемое путешествие к популярности, наша связь еще больше укрепилась. Джордж стал одним из важнейших голосов поколения. В то время, когда он создавал одни из самых известных синглов восьмидесятых, было ощущение, что он все еще искал себя. Его ориентация оставалась тайной за пределами Wham! и между личной жизнью, которую он вел как молодой гей, и позиционированием в таблоидах существовала настоящая пропасть. Позже он скажет, что гравитационное притяжение между частной жизнью и публичной создавало моменты, которые угрожали его рассудку. Несмотря на все это, я постоянно находился рядом с Джорджем. Он был моим лучшим другом на протяжении многих лет, но его личная жизнь меня не касалась.
После последнего шоу Wham! на «Уэмбли» я наконец мог перестать ждать Джорджа.
Все закончилось и для меня. Я осуществил все свои мечты.
Я шагнул к подиуму, наши бэк-вокалистки Хелен «Пепси» ДеМак и Ширли Холлиман шли рядом со мной. Крики были оглушительными, рев на стадионе становился все громче и громче. Когда я приблизился к мерцающим огням и бушующей толпе, то услышал возгласы из первых рядов: «Эндрю!» и «Мы любим вас, Wham!». Но дальше – только белый шум. Я остановился на краю сцены, истерия рикошетом прокатилась вокруг. Каждый раз реакция на наше появление на сцене казалась мне необычной, нереальной, и я редко воспринимал нашу фан-базу как нечто само собой разумеющееся. Кричащие девушки, охотники за автографами и папарацци – все это было гиперреальным и странным. В результате все, что мы делали, – пытались подарить радость. Джордж и я знали, что это игра, и мы всегда старались сыграть свою роль так, чтобы дать нашим зрителям энергию, в которой они нуждались, – это было фишкой Wham!.
В течение нескольких недель, предшествовавших этому концерту, The Final описывали как нечто сродни почти религиозному событию. Фанатов называли послушниками, Wham! – святыми. В первые годы существования группы наш внешний вид на сцене был игривым и дерзким, наши фото не сходили с первых полос журналов и газет из-за слишком коротких шорт, а клипы на песни, например Club Tropicana, продвигали радости юношеского гедонизма. Однако для «Уэмбли» мы решили создать более драматичное настроение, чтобы соответствовать теме, и заменили наш обычно яркий сценический образ на нечто более строгое. Джордж надел узкие черные джинсы и кожаные ботинки. Ремень сверкал стразами, куртку украшала бахрома. Мой образ был не менее шикарным: с помощью Пепси и Ширли я снял тренч, чтобы остаться в короткой куртке в стиле матадоров, ее дополняли галстук и сверкающий ремень. Я изо всех сил старался не рассмеяться, медленно, палец за пальцем снимая перчатки и бросая их на сцену. Ширли протянула мне гитару, и я перебросил ее через плечо. Шоу начинается.
Мы оба уже бывали на «Уэмбли», так что обстановка была, по крайней мере, знакома. Годом раньше я выступал на бэк-вокале, когда Джордж пел на благотворительном концерте Live Aid, который собрал несколько миллионов фунтов в помощь голодающим в Эфиопии (к слову, как и рождественский сингл Band Aid в 1984 году). В тот день царила почти праздничная атмосфера.
На The Final невозможно было не испытать сильнейших эмоций. Десятки тысяч людей приехали в Лондон со всего мира, чтобы отметить завершение очень красочной главы в истории британской музыки.
Пришло время прощаться с Wham!.