Это произошло на следующее утро. Когда Шон и Даниэль еще мирно высыпались после долгого вечера и короткой ночи, Клементина уже стояла на ногах, молча орудуя в их «походном лагере». Такими методичными действиями девушка пыталась себя успокоить. Всю ночь ее мучили странные ощущения: Клементина ворочалась, не в силах найти удобное положение, в котором прекратился бы этот навязчивый зуд где-то под сердцем; ей было холодно или жарко — девушка сама толком не могла объяснить то состояние, в котором она провела целую ночь. Подобное уже случалось раньше, но гораздо тише и ласковее. В то время как прежде ее новая «болезнь» больше напоминала приятный морской бриз, сейчас она превратилась в настоящий пугающий ураган. С каждым днем Клементина чувствовала, как что-то в ней заметно менялось. Она все чаще и отчетливее испытывала один и тот же спектр эмоций: необъяснимый страх, тревогу, волнение — и, кроме всего прочего, пульсом под сердцем бьющее ощущение, которым она все это время так хотела поделиться с Шоном. Но, как ни странно, тот отказывался ей верить. Возможно, юноша и не озвучивал свои мысли вслух, но Клементина спокойно читала это по его глазам. Хотя старший брат Диас из ее мира по характеру больше напоминал противоположность ее Шона, нежели копию, мимикой парни соответствовали друг другу, не допуская ошибок. Поэтому увидеть скрытое Клементине не составило большого труда, однако, несмотря на то что ей и было несколько неприятно чувствовать недоверие, умом она все понимала. Это была не ситуация, а сплошное невероятное совпадение, больше походящее на выдумку больной детской фантазии. Только Шон упоминает о своем чутье, как Клементину посещает точно такое же чувство. И самое интересное, что при этом, последние пару дней, когда девушка ловила на себе косые взгляды Шона, она не расстраивалась, напротив, лишь усмехалась, глубоко в душе смеясь сама над собой. Кто бы что ни говорил, а она привыкла к такому отношению. Сколько бы ни старалась, на фоне других Клементина всегда будет оставаться всего лишь глупым ребенком с ее детскими выдумками. И это факт.
Закончив задумчиво перебирать и пересчитывать остатки еды, Клементина поднялась с колен, отряхнулась и уверенно решила насобирать хвороста для костра. К тому моменту, как братья проснутся, девушка хотела закончить приготовления к завтраку самостоятельно — порадовать их, принести хоть какую-то пользу. И тем не менее такие благородные мысли, если и занимали какое-то место в голове Клементины, то совсем незначительное. Она просто хотела побыть одной, все обдумать, и маломальское «партийное задание» вполне могло создать ей внушительное алиби для этого. Снова и снова, несмотря на какие-либо попытки отвлечь себя, Клементина возвращалась к одному и тому же. Она — глупый ребенок. И всегда была им. Для родителей, для друзей, даже для Шона — что для одного, что для другого. Вот какие мысли занимали голову девушки и занимали ее далеко не первый день. Казалось бы, откуда Клементина могла взять подобные громкие выводы, а главное — зачем ей думать об этом? Все дело в Шоне. И даже не в том, который спит не так далеко, в лагере, нет. Дело в Шоне из ее снов. Из-за мучающего ее чувства близости к парню, близости к разгадке произошедшего, Клементина все чаще ловила себя на мыслях о нем. Вспоминая диалог в поезде, девушка думала: Шон так много может рассказать о ее параллельной версии, столько хорошего, мол, она его многому научила, — а она что, сама Клементина? Говоря о своем Шоне из апокалипсиса, что она может назвать хорошего? В чем он ее изменил? Где помог? Почему они все-таки связаны? Вот какие вопросы наталкивали Клементину на мысли о том, что она всего лишь глупый ребенок. Ведь это был не кто иной, как Шон, кто наконец раскрыл ей на это глаза. Он помог ей в этом, в этом и изменил. Вот причина, особенность их связи.