While I'm Still Here (ЛП)

А после гомофобских замечаний, кинутых мне в лицо Колином, не оставалось ни малейшей вероятности, что я когда-нибудь захочу сойтись с человеком, имеющим подобные взгляды. И если сначала я обрадовался нашей неожиданной встрече, то потом, перекинувшись с ним парой фраз, я вспомнил, почему когда-то оборвал с ним все возможные контакты. Сейчас я мог только молиться Богу, чтобы мы с Джерардом никогда не оказались в подобной ситуации.

Я не мог прекратить копаться в себе после того, что произошло. Я не сомневался, что ненавидел Колина – именно по этой причине я больше не хотел быть его другом. Но тот факт, что я встретился с ним лицом к лицу и он вылил на меня все это дерьмо, повел за собой негативные последствия. Еще никто и никогда не оскорблял меня из-за моей сексуальной ориентации, и я был взбешен, что позволил Колину так глубоко меня задеть.

Я лучше него… Я лучше него… Его слова ничего не значат для меня… Он не может причинить мне боль.

Я понимал, что мне нужно было просто стряхнуть с себя эффект его слов и не позволять его грубым комментариями приносить мне боль, но они приносили. Я сидел на полу в комнате в течение часа, думая о своей жизни и о том, почему я был таким. Почему я был геем? Что, блять, сделало меня геем? Я знал, что большую часть сознательной жизни меня привлекали парни и ни разу за этот короткий отрывок времени я не испытывал никакого интереса ни к одной из девушек.

Со мной было что-то не так?

Мне нужно было поговорить с кем-то об этом, и этот «кто-то» безусловно не мог быть моей матерью. Колин сказал, что я болен.

Это правда?

Я должен был спросить у кого-то еще, как справляться с этим… с этой… болезнью.

Я был напуган. Я едва знал о себе хоть что-то. В кои-то веки я чувствовал себя на ходу, думал, что со мной все в порядке, и именно в этот момент я должен был столкнуться с Колином и выслушать от него все те вещи, которые против моей воли заставили меня задаваться вопросом, было ли со мной что-то не так.

Если я захочу связать свою жизнь с парнем, то это значит, что у меня никогда не будет семьи. Мне все равно не нравились дети, но большинство людей моего возраста имело такое же мнение. Если у меня будет партнер мужского пола, то тогда мы даже не сможем должным образом заниматься сексом. Я вспомнил ночь после концерта Pixies. Джерард трахнул меня, и это было прекрасно, но я также помнил, что мне нужно было отдрочить себе, чтобы кончить. Мы не могли подойти к краю одновременно. Я знал, что с девчонкой все проходит проще. Вы трахаетесь, потом ты кончаешь в нее, и все, дело с концом. Но с двумя членами в одной постели вдвое больше проблем, которые должны быть решены, или в данном случае – удовлетворены.

Но мне все еще нравилось то, что у нас было…

Я уверен, что меня привлекали парни, и надеялся, что так будет всегда. Мне нравился звук мужских голосов – он был глубокий и сексуальный. Мне нравился мужской запах – сильный аромат крепкого одеколона или дезодоранта, смешанный с их естественным запахом тела, казался мне намного соблазнительнее, чем «тонкий и изысканный» парфюм девушек, которые иногда не знали меры и обливались духами с ног до головы. В конце концов, я снова хотел ощущать в себе парня. Это давало мне возможность больше не чувствовать себя пустым.

Мне понравился тот момент, когда Джерард вошел в меня; хорошо, если честно, я не был в восторге от тех ощущений, но меня привлекала сама идея. Я смог преодолеть свой страх и доставить ему удовольствие, а это определенно стоило той боли, которую я испытал.

Одна мысль о том, что он открыл для меня столько новых эмоций, что позволил мне прикасаться к его телу, заставляла меня восхищенно улыбаться, потому что мне было приятно осознавать, что я был первым, кто сделал для него все это, что я был тем, благодаря кому он видел звезды. Я, блять, очень надеялся, что он видел эти гребаные звезды.

Ладно.

Ладно, я точно уверен, что я гей. В этом нет ничего плохого. Но чем больше я думал о той ночи, тем сильнее я сомневался.

Это напускное спокойствие медленно приводило меня к безумию. Мы с Джерардом больше ни разу не обсуждали то, что тогда произошло, кроме одного единственного раза на утро после случившегося. Но я должен был знать, как он относился ко всему этому. Я должен был убедиться, что я был нормальным, как и все то, чем мы занимались тем вечером. Я нуждался в своеобразном подведении итогов. Я не боялся, что мы разрушили нашу дружбу, потому что уже месяц с той самой ночи мы вели себя друг с другом совершенно естественно, однако это не меняло тот факт, что я все сильнее и сильнее чувствовал необходимость поднять эту тему еще раз.

Но даже если бы я все-таки решился завести этот разговор, то я не уверен, что бы я смог сказать ему. Важнее всего мне было знать, значила ли для него та ночь столько же, сколько значила она для меня, однако я, блять, и представить не мог, что наберусь смелости спросить у него об этом напрямую.

Я даже не был уверен, что смогу довести разговор до конца.