Пройдя как минимум два квартала, Беннет продолжала супиться, как вдруг осознала — нет разницы, где она находится в Рождество: тут, бродя по окрестностям, или в таком же безлюдном доме. От этой мысли стало намного грустнее. Ведьма вздохнула, решив побрести в бар, возле которого она, по приятному стечению обстоятельств, оказалась.
— Бонни Беннет, — внезапно, будто бы прямо возле уха, сладко протянул еретик, стоя в двух метрах от девушки. На его устах неизменно застыла приторная ухмылка, что меняла свой характер в зависимости от ситуации. Безусловно, он вовсе не изменился: всё та же похабность и расслабленность в теле; некая вальяжность, придающая ему особого шарма. — Я сомневался, что ты придёшь, — довольно добавил Малакай, возникая в поле зрения темноволосой.
— А как иначе, — ответила она, растянув сжатые губы, сунув руки в карманы кофты и с вызовом глядя на человека, изрядно подпортившего ей жизнь.
— Неужели? Заклинание и вправду сработало! — изумлённо воскликнул Кай, всплеснув ладонями, на что Беннет покачала головой, убедившись в виновнике нарушения её сна и жизнедеятельности в принципе. — Во всяком случае, я всё равно не ожидал увидеть тебя здесь.
— Не знаю, что за заклинание ты использовал, но оно вызывает мигрень, — недовольно выплюнула ведьма, так и застыв на месте у входа в бар.
— Прошу прощения за принесённые неудобства.
Бонни даже не дослушивает его фразу, только разворачивается, желая продолжить путь к бару, чтобы пропустить стакан скотча, а затем отправиться справлять Рождество одной в реальном мире.
Ха! Справлять Рождество. Ну, если так можно назвать всё тот же алкоголь, давно ставший её лучшим другом, и наивные комедии, пускай и со странным, но в чём-то родным юмором.
Ведьма принудила себя наведаться сюда, чтобы понять, чего взбрело в голову еретику, но тот, видимо, просто не находит, чем себя занять, поэтому она не хочет более находиться с ним рядом.
Но Бонни делает лишь один шаг, ведь крепкая рука неожиданно дёргает девушку на себя, отчего она недовольно охает, с возмущением смотря на Паркера, что был выше её на голову.
— Ты чего творишь, урод? — ругается она, несколько раз дёргая рукой, и очень сильно удивляется, когда Кай не высасывает из неё магию и даже не наносит увечий, а просто тащит за собой. Силой. Но без рукоприкладства, что уже само по себе хорошо, хоть и поражает.
— У нас на этот вечер другие планы, Бон-Бон, и в них явно не входит распитие алкоголя по разным углам этого городишки.
— У нас? — хмурится девушка, не переставая смотреть на его профиль: идеально отточенный нос, широкие скулы и лёгкую щетину, не делающую его менее привлекательным, наоборот, даже более горячим… За какие мысли Бонни хочет хорошенько себя ударить. — У меня не было, не будет и быть не может никаких планов вместе с тобой, кретин.
Обиженно надув полные губы, Кай бросил на неё взор, проворчав:
— Я тебе ещё не успел ничего сделать, а ты уже обзываешься.
— «Ничего не успел сделать»? — громко переспрашивает Беннет, наконец-таки выдернув свою руку из его. Она резко останавливается на месте, повернувшись к Паркеру корпусом. — Прости, мне подождать, пока ты созреешь и выкинешь какой-то эскапад?
— Я просто приготовлю для тебя ужин… — он не договаривает, ведь Бонни его перебивает:
— Ну уж нет, я слышала эту байку и знаю, чем она закончится. Думаю, ты тоже, а если нет, то одиночеством в грёбанном тюремном мире! — повышает голос ведьма, готовая с минуты на минуту наброситься на Кая, разрывая в клочья, будто бы он и есть корень абсолютно всех проблем.
— Но ты не счастливее там, снаружи, — в отличие от девушки, еретик не кричит — даже шепчет, не без хрипотцы и несколько угрожающего тона, будучи недовольным её поведением.
Помедлив чуть меньше полуминуты, Бонни быстро находит, что бросить в ответ:
— Да кто тебе сказал?
— Потому что ты здесь, вместе со мной, в Рождество. Знаешь, что принято делать на Рождество у нормальных людей? — он делает несколько шагов, приближаясь к ней; Кай стоит так близко, что едва не задевает кончик носа девушки, нависая над ней. — Дарить подарки, фотографироваться в идиотских свитерах возле ёлки, у камина, есть индейку и рассказывать истории из жизни в пьяном бреду. И не нужно забывать про какао с зефиром, который я, к слову, терпеть не могу ровно столько же, сколько и тебя, — выпаливает он на одном дыхании.
Всё, чего желает его чёрная душа в этот момент — задеть Беннет, вогнать эти слова как острие ножа под рёбра и бесчеловечно прокрутить.
Пускай знает: у неё такого не будет.
Паркеру так сильно хочется убить девушку этими чёртовыми словами, чтобы она задыхалась от слёз и от осознания своей ненужности в этом мире.
Потому что он такой же, только ему плевать. Он считает эти вещи бессмысленными и глупыми. Кай в этом всём совершенно не нуждается, в отличие от Бонни.
Она стоит, молчит. Слёзы не льются, а это злит Паркера, просто приводит в бешенство, скрытое под безразличием на лице, только бегающий взгляд по её лицу и суженные веки говорят о раздражении.
— Ты совсем одна, Бон-Бон, — опять повторяет Кай.