Дональд УэстлейкПочему Я?
Оригинал: Donald Westlake, “Why Me?”, 1983
Перевод: Андрей Владимирович
"Привет," – услышал Дортмундер бодрый голос в телефонной трубке, - "это Энди Келп"
- Это Дортм…, - начал было говорить Дортмундер, но из трубки по-прежнему продолжал звучать голос Келпа.
"Меня сейчас нет дома, но -"
- Алё? Энди?
" – вы можете оставить своё сообщение на автоответчике -"
- Это - Джон, Энди. Джон Дортмундер.
"- и я перезвоню вам, как только смогу"
- Энди! Эй! Ты меня слышишь?
" Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Хорошего дня."
Дортмундер сложил ладони лодочкой вокруг трубки и прокричал в неё: "Привет"
Дортмундер отпрянул от телефона, как будто тот должен был вот-вот взорваться, и он почти не сомневался, что это произойдёт. Держа трубку на расстоянии вытянутой руки, он с недоверием смотрел на неё в течение нескольких секунд, а затем медленно начал приближаться к ней ухом. Тишина. Долгая, глубокая и опустошающая тишина. Дортмундер слушал, пока не раздался щелчок, и тишина изменилась, став пушистой, пустой и бессмысленной. Понимая, что он один, Дортмундер тем не менее произнёс, "Алё?". Пушистая тишина продолжалась. Дортмундер положил трубку, пошёл на кухню, взял стакан молока и задумался.
Мэй ушла в кино, поэтому обсудить произошедшее было не с кем, но немного подумав, Дортмундеру понял. У Энди Келпа появился аппарат, который сам отвечает на звонки. Вопрос состоял лишь в том – зачем он его приобрёл? Дортмундер отрезал кусок датского сыра Сара Ли, пожевав его подумал над вопросом, запил молоком и наконец решил, что Вы никогда не сможете понять, зачем Келп сделал то, что он сделал. Раньше Дортмундер никогда не разговаривал с техникой – за исключением нечаянно сорвавшегося грубого замечания в машине, когда как-то ранним холодным утром она не завелась – ну да ладно, раз он собирается дальше общаться с Энди Келпом, то ему, очевидно, придётся учиться общаться с техникой. Так почему бы ему не начать прямо сейчас.
Оставив стакан в мойке, Дортмундер вернулся в гостиную и опять набрал Келпа. На этот раз он не стал сразу говорить, а выслушал сначала всё сказанное машиной " Привет, это Энди Келп. Меня сейчас нет дома, но вы можете оставить своё сообщение на автоответчике, и я перезвоню вам, как только смогу. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Хорошего дня." пиииип
-Жаль, что тебя нет,- сказал Дортмундер. – Это Дортмундер и я…
Но машина снова заговорила "Эй!" сказала она "Привет!"
Вероятно, сбой в механизме, но эта проблема Дортмундера не волновала. У него, слава богу, не было чёртовой штуковины на телефоне. Упорно игнорируя всё то, что говорила машина, Дортмундер продолжал говорить: " - планирую небольшое дельце. Ты мог бы пойти со мной, но -"
"Эй, это - я! Это - Энди!"
" – я так понимаю, что мне придётся справляться одному. Созвонимся позже"
Дортмундер повесил трубку, а телефон продолжал говорить уже скорее печально, "Джон? Привет!" Дортмундер вышел в коридор, накинул куртку, во внутренних карманах которой лежали воровские инструменты, и покинул квартиру. Десять секунд спустя, в опустевшей гостиной зазвонил телефон. И он продолжал звонить. И звонить…
Уютно расположившись в объятиях мягкого, чёрного бархата, сверкая в ярком свете люминесцентных ламп, Византийский Огонь сиял блестящим карминовым цветом, отражая и преломляя свет. Если бы у машин была кровь, то капля крови суперкомпьютера могла бы выглядеть именно так: холодный, чистый, почти болезненно-красный маленький граненый купол глубокого цвета и яростного света. Византийский Огонь весил 90 каратов и был одним из самых больших и самых дорогих рубинов в мире. Сам по себе он стоил около четверти миллиона долларов, не учитывая его обрамления и историю, обе из которых были впечатляющими.
Обрамлением Византийского Огня, было большое кольцо из чистого золота с замысловатой резьбой, в котором центральная фигура – рубин, был окружён четырнадцатью крошечными синими и белыми сапфирами. И, хотя это, возможно, удвоило общую стоимость, именно история камня - драгоценность участвовала в религиозных войнах, грабежах, убийствах, дипломатии и переговорах на самом высоком уровне, а также являлась предметом национальной гордости и этнического самоосознания и имела значительное теологическое значение - сыграла ключевую роль; Византийский Огонь был бесценным, как Алмаз Кохинур.