Xамза

Отец - врач, но он не может перешагнуть через запреты шариата. Его знания табиба бессильны перед его представлениями о смерти как мусульманина. Но ведь пророк создал свое учение не против человека, а для человека, в помощь ему. Неужели религиозный стыд перед нарушением обычаев шариата столь возвышен, что даже угроза смерти близкого человека не может одолеть этого стыда? Но чего же стыдиться, если человек умирает? Надо спасать Ачахон, а там пускай люди говорят что угодно.

Стыд не может быть сильнее смерти. Стыд должен помогать жизни, а не смерти. И вера тоже должна помогать жизни, должна помогать человеку жить, а не умирать. Только тогда нужна вера, когда она сохраняет и тем самым возвышает человека, а не уничтожает его.

Скорее, скорее к русскому доктору! И пусть он сделает операцию, вернет Ачахон к жизни. И если это удастся, ничего не будет страшно.

Нет, ни у кого не хватит камней, чтобы закидать право человека на жизнь! Человек должен жить, а если "нечто" мешает этому, надо смело перешагнуть через это "нечто".

А тем временем в доме ибн Ямина в комнате Ачахон ее мать, Джахон-буви, снова сидела около умирающей дочери.

"Урус-табиб разрежет ей живот, - горестно думала Джахонбуви, призывая все силы небесные помешать этому. - Что скажут соседи и родственники? Кому будет нужна Ачахон, если она даже останется живой? Стыд согнет всех нас пополам, мы опозоримся до седьмого колена. Какой ответ дадим мы в день светопреставления, когда всевышний учинит нам допрос о нашей жизни на земле? Все змеи преисподней выползут из огня и, вцепившись в грудь мне, недостойной матери, позволившей чужому мужчине дотронуться до тела дочери, поволокут меня в самое адское пекло пламени".

А сам Хаким-табиб неподвижно сидел в своей комнате, погруженный в невеселые, тягостные раздумья. Взгляд его скользил по разноцветным пузырькам с лекарствами... "Захармарт" - убивающий смерть, "Захри котил" яд для смерти, "Сурги" - слабительное, "Малхам" - целебное...

Громкий, протяжный крик раздался на женской половине.

Ачахон кричала жалобно, беспомощно, беззащитно...

Ибн Ямин поднялся, снял со стены шелковую подстилку с изображением Мекки, встал на нее на колени, обратившись лицом в сторону кибла (на запад), ритуально поклонился направо и налево, раскрыл ладони и начал молиться:

- О боже всевышний, о создатель, Ахади Самади-ваджибул мавджудо, единственный и преединственный милосердный заступник... Да не обойди щедростью своего бессильного раба.

Ты послал недуг моей дочери - пошли ей скорее и исцеление, чтобы ее чистой плоти не коснулись руки чужого мужчины. Как видишь, я всего лишь скромный табиб. Душа моя ранена, душа моя разрывается на части. Мой сын Хамза близок к искушению-останови его, всевышний боже. Сохрани его веру и убеждения, убереги от злых сил и посягательств шайтана... Я знаю, что ты скажешь мне сейчас: жизнь - болезнь, смерть - исцеление.

Да, мой боже, мертвые не болеют, но им и не нужно выздоравливать, а если ты хочешь взять в моем доме еще одну жизнь, возьми сначала мою, а уж потом дочери, хотя мы никогда не отказывали тебе в твоем праве брать жизни наших детей. Но не делай это так часто - пощади, помилосердствуй...

Крики на женской половине дома становились все сильнее и сильнее. Одна, совсем одна билась Ачахон со смертью на самом краю жизни...

Распахнулась калитка. Хамза, тяжело дыша, вошел во двор.

За ним шел человек в белом полотняном костюме с маленьким чемоданчиком в руках.

- Сюда, сюда! - показывал Хамза.

Они подошли к входу в комнату Ачахон.

На пороге стояла Джахон-буви. Увидев на чемоданчике крест, она раскинула в стороны руки - не пущу!

- Уйдите, мама! - не своим голосом закричал Хамза.

Джахон-буви, вздрогнув, покачнулась и, сделав шаг в сторону, бессильно опустилась на землю.

Доктору Смольникову достаточно было трех минут, чтобы все понять.

- Сестру милосердия, Аксинью Соколову, знаете? - отрывисто спросил он у Хамзы, вырвал из тетради лист бумаги и начал быстро что-то писать. Отнесете ей записку - там адрес. Она живет неподалеку. Бегом!.. Пусть идет сюда. Немедленно! И чтобы марлю взяла. Всю, которая есть! И бутыль с йодом. Впрочем, все написано... Ну, что вы стоите? Марш, рысью!.. повернулся к ибн Ямину: - Вы лекарь, знахарь, колдун? Впрочем, не имеет значения. Грейте воду! Всю, которая есть. Несите полотенца, мыло, простыни... Покажите комнаты!

Выбрал гостиную.

- Больную сюда... Кто эта плачущая старуха? Мать? Уведите ее. Слезы мешают.

...Сестра милосердия появилась во дворе с большой брезентовой сумкой на плече, на которой в белом круге тоже был нарисован красный крест.

Увидев еще один крест, Джахон-буви лишилась чувств.

Ачахон перенесли в гостиную.

- Дайте как можно больше света! - распоряжался доктор Смольников. - Все лампы, которые есть, тащите сюда!

- Что у нее, доктор? - спросила сестра милосердия.

- Аппендикс... По-видимому, гнойный. На эту "ужасную"