xs_lE008L

— А я влюбилась в одного папашу в нашей школе! — заявляю вдруг я. Что это за выходка? Еще недоговорив, я уже спрашиваю себя, не подслушала ли я случайно сценарий чьей-нибудь жизни, возможно, кого-то из сидящих за столом по соседству, ведь это совсем не то, что я намеревалась сказать. Но мне почему-то хочется, чтобы мое сообщение было воспринято подругами с подобающей невозмутимостью.

Вместо этого повисает гнетущая тишина.

— Люси, это ужасно, — произносит, наконец, Эмма. — Это даже как-то шокирует. Это просто неприлично, наконец!

— Не подумайте ничего плохого, я просто хочу привлечь к себе внимание. — Я пытаюсь отшутиться, но они смотрят на меня с такими серьезными лицами, что я тут же иду на попятный. — Да ничего не произошло! Я даже и наедине-то с ним не была! Даже не достигла стадии сексуальных фантазий. На это, знаете ли, у меня совершенно нет времени! — Я нарочито веселюсь, ожидая, что кто-то из трех ко мне присоединится. — Фактически я с ним только разговаривала!

Еще более встревоженные взгляды. Господи, что за лицемерие?! Подруги, называется. Хуже родителей! Ждут, чтобы ты подтвердила назначенную тебе роль.

— Слушайте, ну не все же жители северо-западного Лондона должны быть как Питер и Джейн? — возмущаюсь я. — Могу я, в конце концов, помечтать?!

— Кто-нибудь еще знает? — строго смотрит на меня Кэти.

— А здесь нечего знать! Он просто приводит детей в школу! — Я надеюсь, это все объяснит.

— Думаю, нам надо прийти и проверить его, — говорит Кэти. — Вот вам еще одна новая зона для исследования.

Глава 3

От великого до смешного всего один шаг.

Вернувшись домой, я не сразу ложусь в постель. Я еще долго брожу по дому, объятая темнотой и тишиной, как друзьями. В спальне Сэма и Джо горит свет; я пробираюсь туда, вижу, что дети спят, и успокаиваюсь. На полу железная дорога с лабиринтом путей, мостов, «американских горок» и туннелей — их мог соорудить только Том, из чего я заключаю, что процесс укладывания затянулся. Остаться с детьми один на один (на троих) — событие для Тома всегда отрезвляющее, подвергающее сомнению его веру в то, что есть некая магическая формула превращения домашнего хаоса в образцовый порядок.

Фред заснул посреди железной дороги, лежа на животе, пятками вверх, носом почти уткнувшись в шлагбаум. Сэм и Джо сбросили свои одеяла, и я ласково укрываю их, подоткнув одеяла с краев, потом обхожу комнату, стараясь не наступить на все эти сокровища: лоскутки материи (они не могут даже спать без них, так что и стирать их мне приходится тайком), медведи, книжки и поезда. Я аккуратно подсовываю пару мишек детям под одеяла и обещаю себе впредь никогда не делать ничего такого, что могло бы потревожить безмятежный сон моих сыновей. Правда, у меня хватает ума не ожидать взаимности в этой сделке. За последние восемь лет спокойная ночь стала заметным событием, темой для разговора, такой же, к примеру, как если бы в центре Лондона обнаружили барсука.

Я нежно беру на руки Фреда, он мирно сопит, похрапывая мне в грудь, как маленький зверек в своей норке. Я забираю крикетный мяч из руки Сэма и возвращаю Фреда в его комнату.

Снова спускаюсь по лестнице в кухню, включаю свет, наливаю себе чашку чая и сажусь за стол. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что пристально смотрю на картину, которую нам подарила моя свекровь Петра. Это портрет маслом, написанный художником, чья семья переселилась в Марокко сразу после Второй мировой войны. Том говорит, что его мать какое-то время была помолвлена с этим художником, но отказалась уехать вместе с ним. Такое объяснение, кажется, его вполне удовлетворяет. Я не раз пыталась надавить на Петру, чтобы узнать подробности, используя картину как предлог, но она никогда не поддерживает эту тему. Полотно не закончено, зеленый фон наложен таким тонким слоем, что местами видны нити холста. Петра говорит, что не знает, кто позировал для картины, хотя мне кажется совершенно очевидным, что это была она.

— Люси, если ты ее не примешь, я ее кому-нибудь отдам, — сказала она, вручая мне дар. Именно тогда я и спросила ее, не была ли она влюблена в того, кто ее писал. С отцом моего мужа она обручилась позднее, так что в моем вопросе не звучало бестактности. — Если воображение достаточно развито, полюбить можно любого, Люси, — ответила она, пристально глядя на меня.

Я поднимаюсь по лестнице босиком, отрепетировано петляя, чтобы не наступать на скрипучие половицы. Свет в спальне не включаю, лишь протягиваю руку, зная, что нащупаю угол комода, сделав четыре шага вправо. Я осторожно открываю дверь гардероба, нашариваю там пару кожаных ботинок и засовываю в них криминальную пачку сигарет.

И шепчу что-то Тому, когда он бормочет: «Ты уже вернулась»? За окном скоро начнет светать. Я слушаю ворчливое бульканье радиаторов и прощаю им их неспособность как следует обогреть дом.