xs_lE008L

Во время небольшого затишья в торговле он оглядывает меня с ног до головы, оценивая мое тело без малейшего намека на стыдливость или деликатность.

— Думаю, вы, скорее, Венера, чем Минерва, — дразняще произносит он. — Нет ничего более подходящего, чем здоровая римская женщина, чтобы разжечь аппетит скромного центуриона.

Я вижу Тома с тремя мальчиками на буксире.

— Я слышал, стол римских пирогов пользуется большим успехом на празднике, Люси? — недоверчиво говорит Том. — Вероятно, я должен был больше верить в тебя.

Он смотрит на Знаменитого Папу.

— Классный костюм! Но возможно, ты попробуешь надеть что-нибудь другое, когда мы пойдем на игру «Арсенала»?

Выглядывает солнце.

— Боже, Люси! — стонет Том. — Ты все равно, что голая. Хорошо, что хоть есть страж-центурион, чтобы защитить твою честь.

Он смеется. И смеется долго, почти с минуту, запрокинув голову, и смех поднимается из глубин его живота.

— Я вижу мамины трусы! — во всеуслышание объявляет Сэм.

— Я скоро вернусь, — отсмеявшись, сообщает Том.

— Именно дети всегда способны спустить вас с небес на землю, — печально произносит Знаменитый Папа. — Иногда не ценишь того, что имеешь, пока не потеряешь это. Неуверенные люди — опасные люди, Люси. Кстати, я уволил моего психотерапевта. Я решил, что он был частью моих проблем.

Глава 19

Огонь — хороший слуга, но плохой хозяин.

В тот же день, позднее, я медленно поднимаюсь по ступеням лестницы частного клуба, членом которого состоит Эмма. Сегодня один из тех летних дней в Лондоне, когда испепеляющая жара обрушивается с неба, а затем отражается от мостовой, так что ты чувствуешь ее в полную силу где-то на уровне пупка. Моя одежда прилипла к телу, и какая-то часть меня желает, чтобы я осталась дома, невзирая на то, что мы собираемся отпраздновать очередное повышение в должности Эммы. Я поднимаюсь пролет за пролетом, и мне становится все жарче и жарче, до тех пор, пока я, наконец, не добираюсь до верхнего этажа здания. Я прислоняюсь к деревянным панелям, чтобы перевести дух и в надежде, что они охладят меня, но вместо этого они оказываются теплыми и липкими и оставляют коричневые следы на моей белой рубашке.

С тоской я думаю о чайном платье Изобэль и представляю себе легкие волны ее юбки, охлаждающие меня своей невесомостью. Мне вдруг приходит в голову, что вот уже почти год, как я не покупала себе никакой одежды. У домработницы Изобэль ушел целый день на то, чтобы рассортировать ее летние и зимние наряды. А в моей жизни нет никаких сезонных различий. Я ношу одни и те же джинсы, те, в которых я была здесь в последний раз, десять месяцев назад.

Я ощущаю себя настолько измученной, что чувствую повторение одного и того же с тех пор, когда дети были младенцами — когда, идя по улице, я вдруг ощущала внезапный толчок, будто кто-то пытался разбудить меня. Я бодрствую или сплю? В этом вопросе нет никакого философского аспекта; это чисто физическое ощущение, результат почти двухлетнего периода без полноценного ночного сна. Я утешала себя мыслью, что никто еще не умирал от недостатка сна, хотя, несомненно, он отзывается неадекватным поведением. Я говорю все это, чтобы пролить свет на то, что случилось позднее. С самого начала все носило фантастический характер. Это не оправдание, а лишь частичное разъяснение.

Том вызвался посидеть с детьми. Он чувствовал свою вину из-за того, что забыл сообщить мне о своем отъезде в Мияан и последующем недельном отсутствии. Но его предложение вступало в силу лишь в том случае, если дети улягутся раньше, чем я покину дом, поскольку ему нужно было сделать еще кое-какую работу перед поездкой. Поэтому после римского праздника и до ухода излома я, хочу заметить, успела сделать следующее: я одновременно готовила спагетти-болоньезе на полдник и обрабатывала полученную Фредом рану — Джо случайно ударил его во время игры в футбол. Джо уговорил Фреда быть Йенсом Леманном. Однако Фред не сдвинулся с места, когда Джо забивал гол, а поскольку на Джо были футбольные бутсы, то дело дошло до крови. Кровавые раны всегда были источником сильного притяжения, даже для Сэма, который и в девять лет все еще не пресытился драматическими подробностями серьезной травмы.

— Кровь есть? — всегда с надеждой спрашивал кто-нибудь из них, и я чувствовала их взволнованную дрожь, смесь восторга и страха, если ответ был утвердительным. Думаю, кровь должна доказать детям, что они существуют отдельно от родителей. Символ того, что однажды жизненные невзгоды придется переносить одному.

Затем я, одновременно закладывав груз белья в стирку, проверяла орфографию Сэма; звонила другой мамаше, чтобы подтвердить присутствие Джо на предстоящем праздновании дня рождения ее отпрыска, а также починила полку и высушила утюгом влажные джинсы, которые на мне сейчас и надеты, — все это отвечая на вопросы Джо о сперме. Его одержимость «Звуками музыки» прошла, и теперь он увлекся программами о живой природе Дэвида Эттенборо.

— Мам, сперматозоиды большие? — спросил он.

— Крошечные, — ответила я.

— Даже у кита?